Д’Эрбини потуже затянул шнурки, которые стягивали обмотки на ногах, встал во весь рост и принялся раздавать своим воякам тумаки, чтобы загнать упрямцев в строй. Трубач нервно засмеялся, а д’Эрбини вырвал у него из рук инструмент и, ужасно фальшивя, изо всех сил принялся дуть в него.
В Орше, где Днепр был шире, чем под Смоленском, чуть потеплело. Быстрое течение реки играючи несло льдины, которые выглядели ослепительно белыми в темной воде. Из-за внезапной оттепели снег стал таять и, смешиваясь с землей, превращался в черную вязкую жижу, в которой люди вязли по щиколотку. В непролазной грязи застревали экипажи, и ее продолжали месить ногами тысячи беженцев, переполнивших этот забытый Богом провинциальный городок.
Люди набивались в избы, как сельди в бочки, и им не хватало места, чтобы прилечь и вытянуть натруженные ноги. Скорчившись в тесноте, самые изнуренные засыпали сидя, и их не беспокоила ужасная вонь давно не мытых человеческих тел, которой, казалось, были пропитаны сами стены. Ставшие неуправляемыми, люди возвращались к животному состоянию.
По стоявшим на постах гренадерам можно было судить, где среди скопления домишек из плохо отесанных бревен разместилась резиденция императора. Чтобы сапоги, багаж и архивы его величества не испачкались в грязи, саперы разобрали стоявшую по соседству лачугу и проложили дорожки между жильем императора и экипажами. По этим дорожкам сновали слуги, таская ящики с документами и домашней утварью. Себастьян, наблюдавший за их работой, увидел, как заляпанные грязью жандармы подвели к крыльцу мужчину, похожего на русского купца. У него были пышные висящие усы, а из-под круглой шляпы без полей выглядывали длинные светлые волосы. Часовые скрестили перед ними штыки.
— Капитан Конопка, — представился мнимый купец. — Прибыл из Литвы от губернатора Вильно герцога Бассано с сообщением для императора.
— Ты не русский?
— Поляк!
— Я доложу его величеству, — сказал Себастьян.
Он вошел в комнату с дымящей печкой, где Наполеон, сидя в походном кресле, с мрачным видом слушал доклад начальника штаба о численности войск и потерях.
— У нас осталось не более восьми тысяч солдат, сир. Мы потеряли двадцать семь генералов, сорок тысяч человек попали в плен, шестьдесят тысяч погибло. Мы были вынуждены бросить на дороге пятьсот орудий…
— А резервы?
— Удино все еще в Литве.
— Пусть идет на соединение с нами. Сколько у него штыков?
— Пять тысяч.
— А у Виктора?
— Пятнадцать тысяч.
— Тоже пусть присоединяется. Как дела у Даву?
— Сегодня утром он покинул Красное.
— Вместе с Неем?
— Нет, сир.
— Кто отдал такой приказ этому ничтожеству?
— Он сам так решил.
— Но ему было приказано дождаться Нея!
— Он идет к Орше и сжигает за собой мосты.
— Выходит, что мы потеряли Нея?
Бертье не ответил, и тут император заметил стоящего у входа Себастьяна:
— Что надобно этому простофиле, который в отчаянии ломает себе руки?
— Сир, — заговорил Себастьян, теряясь под сердитым взглядом Наполеона, — польский офицер просит принять его. Он прибыл из Литвы…
— Так пригласите же его, недотепа!
— Сир, — начал свой доклад капитан Конопка, держа шапку в руке, — русская армия направляется к Вильно.
— А что герцог Бассано?
— Он обеспокоен и послал меня, чтобы предупредить вас.
— Пусть держится!
— Сможет ли он?
— Это его долг!
— Ситуация опасная, мне пришлось переодеться, чтобы пробраться сквозь ряды неприятеля.
— Так они повсюду, эти дикари?
— Везде.
— Какое расстояние до Вильно и Немана?
— Сто двадцать лье по безлюдной местности.
— А переправы?
— Из-за оттепели остаются только мосты.
— Через Днепр лучше переправляться здесь?
— Да, сир.
— А что потом?
— Есть еще один мост на притоке Днепра в Борисове.
— Сколько понадобится времени, чтобы добраться туда?
— Около недели.
— Русские могут оказаться там раньше нас?
— Да, сир, но это единственный выход.
— Река, о которой вы говорите, широкая?
— Не очень, около сорока туаз[11]
.— Как она называется?
— Березина.
Двое гвардейских гренадеров вышли из монастыря, где расположилась интендантская служба. Обойдя стороной людный центр, где их могли обчистить голодные грабители, они с огромным узлом провизии для своего батальона шли к месту расположения части. Неожиданно солдаты увидели молодую женщину в грязной, донельзя обтрепанной одежде, которая стояла, прислонившись спиной к стене покосившейся лачуги. Солдаты поняли, что она искала клиентов: ее длинные черные волосы были распущены по плечам, а ангельское личико никак не вязалось с вызывающей позой. Орнелла играла роль доступной женщины.
Гренадеры остановились и заговорили между собой:
— Как ты думаешь, она говорит по-французски?
— Говорит или нет; какая разница…
— Действительно, мы ведь хотим уложить ее на спину, а не болтать по пустякам.
— Я парижанка и хочу есть, — сказала Орнелла, поглядывая на них с вожделением.
— Это надо обсудить, — сказал гренадер.
— За это надо платить, — ответила она.
— Что ты можешь предложить нам за сухари?
— Вы не будете разочарованы! — бросила она, исчезая внутри лачуги.
Гренадеры стояли в нерешительности.
— Иди первым, ты же сержант.
— Не спускай глаз с пайков.