Шел снег

Капитан расправил плечи, словно павлин перья, и не стал пресекать явный подхалимаж, абсолютно не допуская даже намека на иронию в словах русского. Д’Эрбини увидел на стенах светлые прямоугольники различных размеров и сразу догадался, что картины — видимо, самое дорогое в этом доме — покинули дом в багаже предусмотрительных хозяев. Получалось, что в передней и прихватить было уже нечего… Разве что громоздкую люстру да несколько гобеленов… Солдаты ожидали разрешения на осмотр буфетной и подвалов: им чертовски хотелось промочить горло, как вдруг собаки залаяли вновь, и со двора послышался раскатистый смех. Капитан вышел под колоннаду, мажордом следом за ним. Какие-то пьяные стрелки дразнили псов длинной палкой, на конце которой была привязана битая бутылка. Собаки задыхались от ярости, бесстрашно набрасывались на палку и кусали острые, как бритва, края стеклянной «розочки». Кровь уже вовсю лилась с их порезанных морд. Псы уже были на грани бешенства.

— Остановите этих идиотов! — закричал д’Эрбини, обращаясь к сержанту с рябым лицом, старшему из перебравших стрелков.

— Эти псы такие упитанные, ну прямо как уланы, господин капитан!

Крепко ругаясь и размахивая саблей, д’Эрбини хотел прогнать со двора улюлюкающих стрелков, но они были слишком пьяны. Не то от смеха, не то от водки, один из них рухнул на задницу. Мажордом, бегая с кнутом, никак не мог успокоить возбужденных, окровавленных собак.

На улице появились гвардейцы в поисках алкоголя, свежего мяса, трофеев и неуловимых девочек. Тамбурмажор в парадной форме лихо командовал музыкантами, которые волокли диваны. Водка ручьем лилась из дверей разграбленной лавки. Группа жандармов дружно катила небольшие бочонки к ручной тележке. Какой-то тип вырядился в украденную медвежью шубу, из-под которой проглядывала желтая портупея. В руках он тащил окорок, огромную вазу, два серебряных подсвечника и кувшин фруктового компота. Злосчастный кувшин выскользнул из рук вояки, упал и вдребезги разбился. Солдат потерял равновесие, поскользнувшись на фруктах, и тоже оказался на земле. Случившиеся рядом гренадеры мгновенно подхватили окорок и исчезли в переулке под ругань любителя компотов. Капитан не смог остановить новых обладателей окорока, хоть и сам был не прочь получить свою долю. При этой мысли д’Эрбини улыбнулся, а встревоженный мажордом спросил:

— Вы ведь защитите наш дом?

— Надеюсь, ты хотел сказать: место моего расположения?

— Разумеется, это ваш дом и ваших солдат.

— Хорошо. Только вначале мы все осмотрим от подвалов до крыши. Сержант Мартинон! Расставить часовых у ворот!

— Это будет не так просто, господин капитан, — и сержант показал на соседний дом, где устраивались на постой драгуны.

Через окна светло-зеленого деревянного дома солдаты передавали друг другу столы, стулья, посуду.

— А это еще что такое? — воскликнул вдруг капитан, хватаясь левой рукой за саблю.

По улице, словно привидения, с вилами в руках шли заросшие, бородатые люди в обмотках и лаптях. Д’Эрбини взглянул на мажордома, который нервно разминал пальцы:

— Кто это, по-вашему?

— Да, как вам сказать…

— Каторжники? Сумасшедшие?

— И те, и другие.

В тот день на улицах Москвы Себастьян Рок не раз видел толпы людей, которых жандармы разгоняли с помощью прикладов. Но вот коляска съехала на узкую улочку и сбавила ход. Откуда ни возьмись мужик с черным щетинистым подбородком и бешеными глазами, горящими между прядями длинных свалявшихся волос. Он подскочил к коляске, в которой сидел Себастьян, и мертвой хваткой вцепился ему в руку. Маскеле и попутчики пытались освободить руку Себастьяна и, чем ни попадя, колотили нападавшего по голове. Жандармам не оставалось ничего другого, кроме как сбить его с ног ударом приклада. Мужик с окровавленной головой упал навзничь, но тут же вскочил и бросился к остановившейся коляске. Но лошади уже тронулись с места и свалили русского наземь. Коляска, наехав на тело, подскочила, послышался хруст костей и резко оборвавшийся жуткий вопль.

На обочине дороги прямо на земле сидели десятки таких же бродяг, и от их страшной внешности становилось не по себе. Все происходило у них на глазах, но ничего, кроме тупого равнодушия, невозможно было уловить на их лицах. Вчерашние узники приобрели не только свободу, но и приличные запасы водки, от которой пребывали в полнейшем оцепенении. Эти несчастные и глазом не моргнули, когда их собрат отдал Богу душу на грязной мостовой.

Себастьян был бледен, как полотно, его бросало то в жар, то в холод, а зубы выбивали барабанную дробь. Опустив глаза, он поглаживал покусанную руку.

— Настоящий каннибал, этот сумасшедший, — попытался шутить повар. — Тебе повезло, а ведь мог отхватить руку по самый локоть.

— Зверье, а не люди, — философски обобщил дворецкий, подняв вверх палец.