Шелест Да не судимы будете

1921 год. Без работы нельзя было задерживаться: надо бьшо на что-то жить. Я был принят на почту «почтальоном-кольцови- ком». Выдали мне казенное имущество — специальную кожа­ную сумку для почты, ботинки и форменную фуражку с какой- то эмблемой на околышке. Протяженность моего «кольца» составляла 45 верст. В него входило 15 сел и хуторов, в том числе и хутор, где я батрачил. За неделю мне надо было сделать три «кольца», таким образом в неделю я проходил около 150 верст. В письмах доставлялась радость. Но горя было много — еще шла гражданская война, свирепствовали банды, был боль­шой разбой. Меня почти везде принимали хорошо, даже иногда подкармливали и давали приют. Приходилось встречаться с до­вольно широким и разнообразным кругом людей: крестьянами- бедняками, зажиточными и кулаками, служащими и сельской интеллигенцией — учителями, врачами, агрономами, землеме­рами, рабочими, священнослужителями, живши^ш ь 1уюем «кольце». Доставлял я газеты, в основном «Сельскую бедноту», разные журналы, бандероли, письма и денежные переводы. Приносил и моему бывшему хозяину — помню, что он получал какую-то газету и агрономический журнал. Когда мне приходи­лось заходить к Земляному, то он на меня смотрел уже не как на своего батрака, а как на представителя советских «служа­щих». Работать на почте трудно было — в любую погоду — дождь, снег, пургу, мороз, грязь, распутицу или невьшосимую жару. Мной было подсчитано, что за все время моей службы на почте я прошел больше 12 тысяч верст. Много мне пришлось повидать всего за время моих походов по кольцу. Видел боль­шие пожары, железнодорожные катастрофы, наводнения, нале­ты банд, грабежи и убийства — время было довольно неспокой­ное. Мне особенно запомнился один из многих случаев. Как-то рано, на самом рассвете, я шел степным шляхом в хутор Петровский и наткнулся на дороге на труп молодой женщины, одетой по-городскому. Я испугался и стал отходить от мертвой, но в это время подъехали две подводы, и мужики в убитой признали сельскую учительницу. Убита она была зверски, ей нанесено было несколько ножевых ран. Мужики между собой говорили, что она убита была с целью ограбления, и называли предположительно убийц. После этого случая мне поздно ве­черами и рано утром страшновато было ходить полем и лесом. А ночевать в поле на сене или соломе, как это было до этого, я просто боялся.

Мои сверстники мальчишки мне завидовали и считали меня более взрослым и «самостоятельным», так как я уже был на службе у государства. Хотя я и общался с большим кругом людей, но все же в пути я всегда был в одиночестве, со своими думами и уже недетскими мыслями. Нелегко мне было устро­иться работать на почту, да и заработок был неплохой. И все же я все время мечтал работать в каком-то рабочем коллекти­ве. Как ни жалко мне было расставаться со свыкшейся работой, все же я решил пойти работать на железную дорогу, хотя это оказалось не так легко и просто, как я себе представлял на первых порах. Рабочая сила была в избытке, и была очередь на бирже труда. А я еще был подростком, хотя уже за последние 2—3 года окреп, но взять от меня в физцческой работе нельзя было того, что от взрослого рабочего. Кроме того, уже начало действовать кое-какое законодательство об охране труда под­ростков. Но, откровенно говоря, в то время мы сами как-то старались обойти эти законы, добавляя себе год-два. Закон хорошо, но жить надо было на что-то.

Итак, добавив себе почти два года, я был принят на желез­ную дорогу. Шел 1922 год. Работал на погрузке и разгрузке железнодорожных вагонов. Грузили в вагоны и платформы шахтные стойки, разгружали вагоны с углем и другими грузами. Нелегко было, тем более что с питанием было совсем плохо, питались как говорится, «подножным» кормом. Мне на всю жизнь запомнился случай. Мы с отцом и младшим братом поехали в поле на свой участок косить просо. Там мы ночевали в поле. Наш отец где-то раздобыл молодой картошки и сварил ее без соли в большом ведреМы, голодные, с невероятной жадностью набросились на вареную молодую картошку. После еды со мной произошло что-то невероятное: я или отравился, или же объелся, но меня тошнило, началась сильная рвота, поднялась температура. Я весь был в горячке, временами даже терял сознание — переболел здорово. После этого случая я не мог есть молодой картошки несколько десятков лет, а один ее вареный запах вызьшал у меня тошноту.