Он вновь взял книжицу в руки. Перевернул страницу. Печатные буквы его завораживали. Взгляда от страницы оторвать не мог. Глаза пробегали строчки, вроде бы и не им написанные, и вновь возвращались к началу. То, что было выведено пером в долгие ночи в Охотске, сейчас, напечатанное, читалось совсем по-иному, приобретя значительность и вес. Трудно было поверить, что это рождено в его сознании, когда он, сидя у печи, смотрел в пляшущий огонь, веря и не веря в саму возможность написания этих слов.
— Вот, вот, глянь, — побежал Шелихов пальцем по строчкам, — здесь всё о нас! И как плыли, и как крепостцу заложили на Кадьяке, что увидели, с кем встретились.
И, не в силах сдержать себя, обхватил Ивана Ларионовича за плечи. Всегдашняя его неуёмность бурлила, вскипала в нём, выплёскивалась через край, ища выхода в немедленных действиях. Такая уж это была натура, что обязательно требовала движения, шага, решительного жеста.
Шелихов мотнулся по комнате, сел на обруганный им когда-то дедовский сундук. Не знал, где и пристроиться, больно взбудоражила его книжица в неполных два десятка страниц.
— Представь, — сказал вдруг изменившимся голосом, в котором зазвучал скорее не восторг, но затаённая грусть, — ни меня, ни тебя не будет, но люди прочтут книжицу и узнают о наших делах. А?
Сорвался с сундука, зашагал по комнате. Лицо у него пылало, глаза сияли.
Голиков из-за стола поглядывал на него, и невольно заражаясь его восторженностью, но одновременно верный купеческой расчётливости, думал: «Книжица — хорошо. О компании много людей узнает, и сил ей это придаст. На Руси не о каждом купце пишется. Голову можно и повыше поднять. С поставщиками поговорить круче. Им тоже резон есть дело иметь с теми, о ком в книжках прописано. Гришка хорошо придумал. На пользу делу». А мысли бежали дальше, и он неожиданно пожалел, что не может так вот обрадоваться, как обрадовался Шелихов. Испытать его восторг. «Старею, наверное, — решил, — старею». Но пришла и другая, успокаивающая мысль: «Но коли радости Гришкиной не испытываю, однако смысл вижу глубже». И эта промелькнувшая в сознании дума согрела и успокоила его. Иван Ларионович одобрительно кашлянул, сказал:
— Присядь.
И, дождавшись, когда сел Григорий Иванович, спросил:
— В губернаторстве был?
Ещё весь в радостных мыслях, Шелихов остановился посреди комнаты.
— В губернаторстве, говорю, был? — повторил Голиков, возвращая его на землю.
— Был, был, — воскликнул Григорий Иванович, — сейчас расскажу.
...Письмо книгопродавца Василия Сопикова и перевязанную бечёвкой стопочку книжек Шелихов получил утром. Первым желанием было — немедля к Ивану Ларионовичу. Однако он знал, что его ждёт чиновник в губернаторстве с разговором об Охотской навигаторской школе, устройстве в неё молодых алеутов. И как ни велика была радость по поводу издания записок и желание поделиться ею с компаньоном, но Шелихов решил прежде повстречаться с чиновником. Накануне в разговоре тот ему сказал:
— Такое невидано: алеутов в школах учить. Не знаю...
Сухие губы чиновника вытянулись в нитку, блёклое лицо стало кислым.
Сегодня Шелихов во что бы то ни стало хотел добиться своего.
Собираясь в губернаторство, сунул в карман несколько книжиц с единственным желанием — показать Голикову, однако первому на стол выложил книжицу чиновнику. Получилось это неожиданно. Вошёл в присутствие — и будто кто под локоть подтолкнул. Достал книжицу и под нос чиновнику сунул.
— Вот, — сказал, — смотри! Уже и в столице о нас читают.
Чиновник с неуверенностью книжицу взял, пробежал глазами по титулу, и лицо у него озаботилось.
— Так, так, — сказал невнятно, — ну что ж... Да, конечно... — и запнулся. Но тут же поднялся из-за стола и, придерживая книжицу, сказал: — Я доложу его превосходительству.
Шелихов такого не ожидал.
К губернатору он просился неоднократно, но ему любезно отвечали, что генерал примет обязательно, однако не сейчас. И объясняли: занят делами спешными. Что за тем стояло, Шелихов понять не мог, так как Голиков обстоятельно, чуть ли не слово за словом обсказал свой разговор с генералом. По всему выходило, что губернатор компанию поддерживает и, больше того, — готов споспешествовать её успехам. А тут отказ за отказом принять для разговора... Ничего понять было нельзя.
А генерал свои резоны имел.
Российский чиновник, известно, в делах на тройке не скачет. Ни к чему такое чиновнику. Объясняется это многим. Расстояния-де в России большие, дороги длинные, да и плохи к тому же, климат суров да перепадчив, и ещё, и ещё причины приводят разные. Но главное не выскажут. А оно и глупому давно известно. Чиновник российский всегда наверх заглядывает — как там и что? И слово с нужных высот ждёт трепетно. И вот коли будет слово — и дело будет. А коли нет — не спрашивай, голубчик. Зря трудить себя станешь. Все хлопоты попусту. Так было, так есть. Надеются, правда, некоторые, что впредь изменится, ну да, наверное, напрасно.
Так и с генералом получилось.