Шелкопряды языка

Светлана Кекова ШЕЛКОПРЯДЫ ЯЗЫКА

* * *

Случайно в шесть утра проснуться в день базарный
и вспомнить о цветах, плодах и овощах…
Но свет войдет в окно, как ангел лучезарный,
оставит легкий след на мыслях и вещах.

У заводи сидит рыбак с тончайшей леской,

он ждет, как ждет больной, движения воды,
а бабочка лежит за белой занавеской,
как мертвая жена у Синей Бороды.

Хозяин за окном окучивает грядки

под еле слышный звон лиловых бубенцов,
а на сырой земле в священном беспорядке
лежат, закрыв глаза, младенцы огурцов.

* * *

А. Д.

Любовь не слаще меда и вина.
Но речь твоя уже растворена
в каком-нибудь Жасмине Полякове
или в простом Листе Лесовикове,
в крови и лимфе их течет она.

Вот куст сирени — бабочек альков,

еда для пчел, приют для мотыльков,
и если мы листву не потревожим,
то куст сирени будет брачным ложем
для тех, кто отлюбил — и был таков.

Нам нужно не забыть между делами:

мы тоже бабочки с прекрасными крылами,
за нами вслед встают — неясные пока —
поэты — шелкопряды языка…

* * *

Ю. К.

Птицы, словно поэты-эстрадники,
нам о чем-то кричат с высоты.
Золотые шары в палисаднике
ярче, чем остальные цветы.

Остается от камешка плоского

дробный след на осенней воде.
Говорили про Сашу Сопровского
мы с тобою подробно. Но где

это было — не помню, не ведаю…

Был костер поминальный зажжен
под большим Орионом, под Вегою,
под искрящимся звездным ковшом.

Робкой девочкой, мальчиком мнительным

мы, наверное, были тогда —
и потоком лилась ослепительным
нам в ладони живая вода.

Спал покрытый олифой ли, лаком ли

крест, растущий из черной земли.
Мы молчали. Молчали и плакали,
а над нами созвездия шли.

Три детских считалки

1

Вышел месяц из тумана,
раз-два-три-четыре-пять,
вынул ножик из кармана
и пошел меня искать.

Но под детскую считалку

он нашел пиджак дрянной,
спицы, сломанную прялку,
календарь перекидной,

кисти, масляную краску,

прохудившуюся шаль,
инвалидную коляску
и отцовскую медаль.

Месяц, стой, скажи на милость, —

в дряни, рвани, в тишине
неужели сохранилась
чья-то память обо мне?

Где, скажи, первопричина

взрослых бед и детских слез?
Что же ножик перочинный
надо мною ты занес?

Мне, конечно, не ответил

детских страхов поводырь,
но прозрачен стал и светел,
словно жизни прах и пыль.

2