Шелковые нити

– О, это Олив, – воскликнула Джоанна. – Я сказала, что хочу поговорить с ней. Должно быть, она видела, как я вернулась. – Она положила апельсин на стол и направилась к задней двери.

Грэм взял одну из свечей и заковылял назад, в кладовую.

– Она не должна меня видеть. Джоанна помедлила у входа в коридор.

– Почему?

Кляня себя за глупость, Грэм лихорадочно искал правдоподобное объяснение.

– Вашей репутации не пойдет на пользу, если все будут знать, что в вашем доме поселился мужчина.

– Неделю назад вы утверждали, что моя репутация не пострадает, поскольку вы всего лишь калека, снимающий комнату. Вы изменили свое мнение, сержант?

К счастью, Олив выбрала этот момент, чтобы постучать снова.

– Мистрис, вы дома?

– Вам лучше впустить ее, – сказал Грэм и нырнул в кладовую, задернув за собой занавеску.

На сундуке сидела Петронилла, доедавшая остатки его сыра.

– Кыш! – Кошка спрыгнула на пол и скрылась за кожаной занавеской. Проследовав дальше, Грэм, к своему удивлению, обнаружил на подоконнике Манфрида. – Ты хотя бы умеешь себя вести, – пробормотал он, опустившись на край постели и поставив свечу на сундук.

Из задней части дома донеслись приглушенные голоса, а затем послышались шаги, когда Джоанна провела девушку в гостиную.

– Позволь мне взять твою накидку, Олив, – раздался голос Джоанны. – Садись. Хочешь вина?

– Нет, мистрис, мне ничего не нужно. Мне не хотелось бы надоедать вам.

– Ты не надоедаешь. Я сама просила тебя зайти.

– Да, но моя мама… Мне нужно с кем-нибудь поговорить, но в последнее время ей стало хуже.

– Я заметила, – последовала пауза. – Прошу прощения, мистрис, но что это?

– Апельсин. Ты никогда не видела апельсинов?

– Нет. Он съедобный?

– Да, это фрукт. Они растут… вообще-то я не знаю, где их выращивают. Полагаю, где-то очень далеко. Понюхай. – Спустя мгновение девушка воскликнула:

– О, какая прелесть! Есть душистая трава, которая пахнет так же.

Грэм отломил кусочек сыра и бросил его на пол у окна. Манфрид спрыгнул с подоконника, съел сыр и выжидающе уставился на него.

Грэм бросил еще один кусочек поближе к себе. Кот помедлил в нерешительности, затем осторожно приблизился и съел подношение.

Олив тем временем говорила Джоанне, как она ценит возможность поговорить с ней о своих заботах.

– Вы так добры, мистрис. У вас всегда находится для меня время. И вы всегда даете дельный совет.

– Вряд ли.

– Всегда. Я не знаю ни одной женщины, которая бы так во сем разбиралась. Жаль, что моя мама не такая.

– Ну.

– Я согласна бы быть похожей на вас – такой же сильной и независимой.

– Ты сильная. Олив.

– Нет, я никогда бы не сумела вынести то, что вынесли вы и держаться с таким достоинством. Особенно после того как вы узнали, что ваш муж…

– Олив, мы… не стоит говорить обо мне.

– Я сказала что-нибудь не то мистрис?

– Нет. Конечно, нет. Просто…

– Вас огорчило, что я упомянула мастера Прюита? Я не хотела пробуждать печальные воспоминания. Я так переживала, когда узнала, что случилось.

– Олив, пожалуйста…

Девушка издала стон, полный раскаяния.

– О, простите меня, мистрис. Порой я не в состоянии сдержать свой язык.

Что-то щекочущее коснулось его босой ноги – как оказалось, усы Манфрида. Грэм отломил очередной кусочек сыра и протянул его коту на ладони. Тот уставился на сыр с таким видом, словно пытался подтянуть его к себе усилием воли.

– Олив, – сказала Джоанна, – может, расскажешь мне, что тебя тревожит?

Манфрид продолжал пялиться на сыр. Олив молчала. Грэм вздохнул.

– Есть один человек, – сказала девушка так тихо, что Грэм с трудом ее расслышал. – Я не могу назвать вам его имени.

– Почему?

– Потому что случится беда, если станет известно… что происходит между нами.

– А что происходит между вами, Олив?

Когда Олив наконец заговорила, в ее голосе слышались слезы.

– Я люблю его, мистрис. А он… любит меня.

– Это не причина для слез, – мягко заметила Джоанна. – Вот, возьми, вытри глаза.

Олив пробормотала слова благодарности.

– Это не было бы причиной для слез, если бы только… Она тяжело вздохнула. – Если бы мы могли пожениться.

– А почему вы не можете пожениться? Девушка расплакалась, повторяя сквозь рыдания:

– Это невозможно, невозможно.

– Ну-ну, успокойся. Все будет хорошо. Вот увидишь.

– Я понимаю, что должна забыть его. Все равно из этого ничего не получится. Я пыталась. Честное слово, но каждый раз, когда я вижу его… мое сердце трепещет, как пойманная птичка. Наверное, это звучит глупо, но я никогда не умела выражать свои чувства словами.

– Я очень хорошо понимаю, что ты чувствуешь.

– Правда?

Джоанна медлила с ответом, и Грэм уставился на кожаную занавеску, ожидая, когда она заговорит.

– Да, – тихо сказала она. – Да.

Манфрид ткнулся влажным носом в его руку, и Грэм осознал, что его пальцы сжались в кулак вокруг кусочка с сыром. Он разжал их, кот съел сыр, а затем вылизал его ладонь шершавым язычком.

Олив всхлипнула.

– Мне нужно идти. Мама не знает, что я здесь. Спасибо, мистрис.