Шелковые узы

Анри поднялся по ступенькам на верхний этаж, а затем по приставной лестнице выбрался на чердак. Он знал каждую трещинку на полу в этой комнате, каждый запах и звук, то, как свет проникал сквозь окна и падал на станки в разное время года, при разной погоде. Одиннадцать лет жизни провел он в этом большом, просторном помещении с его деревянным полом, сложенным из грубо очищенных досок, слуховыми окнами в передней части дома и двумя окошками, оборудованными в крыше. Три крепких деревянных станка, две прялки и рама, на которую вешались навои[22], занимали почти все пространство чердака, за исключением узких проходов между ними.

Возле стен до самого потолка стояли ящики с катушками, челноками и шпульками, тщательно рассортированные по цвету, форме и размеру. Пустая основа подвешивалась к потолку, а потом посылалась мотальщикам. Эти навои были слишком громоздкими для того, чтобы их можно было спустить по лестнице, потому их протягивали через створное окно и спускали на веревках на землю. Таким же образом они возвращались обратно.

В этот жаркий июльский день окна были открыты нараспашку. Так как чердак находился под крышей, зимой в нем было слишком холодно, а летом слишком жарко. Под станками была навалена солома, на ней спали подмастерья и работники. Когда обучение Анри подходило к концу, ему разрешили спать на выдвижной кровати в маленькой комнатке в подвале рядом с кухней, где никогда не бывало чересчур холодно или тепло. К тому же рядом находился чулан с запасами хлеба и сыра, откуда можно было понемногу тянуть еду, не вызывая подозрений у поварихи.

– Merde[23], как же тут жарко сегодня, – посетовал Анри, захлопывая за собой люк.

Подмастерье, который обычно помогал ему работать на станке, воспользовался отсутствием Анри и заснул на соломе. Бенджамин, другой подмастерье, отвечающий за обучение первого, сидел возле станка, на котором, как предполагалось, должен был соткать базовый рисунок для мужских жилетов.

– Ну, как дела? – спросил Анри, заглядывая ему через плечо. – Что ты делал все это время? Меня не было целый час, а ты даже дюйма не соткал.

– Нить порвалась, – пробормотал мальчик. – Очень долго искал ее. В этом цвете такую найти невероятно сложно.

Анри присмотрелся к материи.

– После каждого прохода челнока надо крепко потянуть за галево[24], чтобы натянулся уток[25]. Если станешь лениться, ткань выйдет неровно, и на обычном шелке вроде этого все будет очень хорошо видно. Смотри, чтобы месье Лаваль снова не оставил тебя без обеда.

Мальчик отличался невероятной ленью, а за то, что грубил мастеру, его часто оставляли без обеда. Он был избалованным единственным сыном одного английского моряка. Малый хотел бы пойти по стопам отца, но тот решил, что ремесло ткача принесет ему больше прибыли. К тому же эта профессия являлась не столь опасной. Анри сомневался, выдержит ли он все семь лет обучения, но юноше было приятно, ведь месье Лаваль доверил ему обучение мальца, поэтому он решил сделать все возможное, чтобы хорошо его научить.

Анри начал тормошить спавшего подмастерье.

– Пора работать, дружок.

Мальчик застонал, протер глаза и сел к станку.

* * *

Следующие несколько часов все трое тяжело работали. Каждый сосредоточился на своей задаче. В комнате слышался лишь стук челноков и скрип педалей. Анри жал на них, словно органист, давая короткие команды мальчику, за какие нитки тянуть: cinq, cinq, un, sept, six, dix[26].

Они понимали, что, когда солнце скроется за домами на другой стороне улицы, в комнате быстро стемнеет и тогда им придется прекратить работу. Изредка, если товар нужно было сдавать на следующее утро, они работали при свечах, но в таких случаях работа шла медленно и страдало качество. Тонкие шелковые нити, видимые лишь благодаря их блеску, при искусственном освещении глаз практически не улавливал. Неоднократно Анри приходилось переделывать кусок материи по причине изъянов, которые он обнаруживал в нем на следующий день при естественном освещении. Месье Лаваль сильно сердился в таких случаях.

Позже вечером, поев на ужин вареных яиц, яблочного пирога и выпив пива, а затем сыграв в нарды с месье Лавалем и Бенджамином, Анри спустился к себе в комнату. Повариха все еще гремела посудой на кухне, раскладывая дрова в очаге и заготавливая овощи на следующий день, однако Анри этот шум ничуть не беспокоил. Он оказывал на юношу успокаивающее воздействие. Анри вспоминал, что в детстве, когда они еще жили во Франции, слушал, как родители разговаривали и шумели на первом этаже, именно под его спальней.