Читаем Шелковый билет полностью

В постели я был один. Я потер лицо и медленно встал с кровати. Где-то в другой части квартиры негромко слышалась музыка. На кухне была она. Источником мелодии был ее телефон. Она стояла у окна. На ней была моя черная футболка с логотипом, которую я покупал на концерте роллингов в Амстердаме несколько лет назад.

Она будто почувствовала мое присутствие и медленно повернулась. Волосы у нее были немного влажными. Видимо, она приняла душ, пока я спал. В руках у нее была большая кружка. Кухню заполнял аромат кофе.

– Налить тебе? – по-домашнему спросила она, – я много сварила.

Я кивнул и сел на стул возле стола. «Такая маленькая», – подумал я.

Нельзя было точно определить, сколько ей лет. От восемнадцати до тридцати. Восемнадцать в улыбке, плавных движениях, голосе. Тридцать в глазах.

Она поставила кружку с кофе возле меня и села напротив, подперев подбородок правой рукой, и с интересом смотрела на меня, будто изучала.

Мне было очень уютно с ней. Как будто я знал ее тысячу лет. Добрый, теплый друг.

– Слышал? – спросила она, кивнув в сторону телефона, из которого все еще лилась музыка.

Я отрицательно покачал головой.

– Это Юхан Тании[10], – сказала она, – очень крутая. Просто космос.

– Ты интереснее, – сказал я и посмотрел на нее с вызовом.

Она усмехнулась.

– Что ж, – сказала она, – приму это за комплимент.

Она поставила кружку в раковину и, стоя спиной ко мне сделала несколько плавных движений, вроде растяжки. Мышцы на ее упругих бедрах слегка напряглись. Из-под футболки выглядывали смешные, будто детские трусики, голубые, с маленькими жирафиками.

У меня защемило сердце. Я был настолько преисполнен настоящей, неподдельной любовью к этому созданию, что на секунду мне показалось, что это чувство меня убьет. Серьезно. Это была любовь. Простая, живая и честная. Пусть может и на одну ночь, но она была крепче и искреннее чьего-нибудь двадцатилетнего брака.

Она танцевала, не поворачиваясь. Я был уверен, что глаза ее закрыты. Руки ее порхали в воздухе. Казалось, моя кухня превратилась в мистический сад с летящими на теплом, спокойном ветру, лепестками сакуры.

Певица в динамике очень чувственно пела без слов. Я был уверен, что она африканка, почти видел где-то в глубине сознания ее пухлые, четко очерченные губы.

Песня закончилась. Она потянулась и повернулась ко мне. Посмотрев мне прямо в глаза, она медленно подошла ко мне и опустилась на колени. Я запустил пальцы в ее волнистые, мягкие волосы, закрыл глаза и весь мир исчез для меня.

Когда все было кончено, она поднялась, нежно прикоснулась к моей щеке и поцеловала в лоб. Очень тепло поцеловала, по-матерински.

– Мне пора собираться, – сказала она и вышла из кухни.

Я не мог пошевелиться. Казалось, что мое тело больше мне не принадлежит. Сердце с трудом входило в прежний, обычный ритм.

Я просидел так еще минуту, выдохнул и поднялся со стула. Голова слегка кружилась.

Я направился в спальню и обнаружил там ее. На ней все еще была лишь моя футболка. Она держала в руках коробочку с егоркиным подарком и заворожено смотрела на ее содержимое. В глазах ее стояли слезы. Заметив, что я вошел, она аккуратно закрыла коробочку и поставила ее на место, на прикроватную тумбочку. Там же лежали паспорта и билеты. Она, еле касаясь, провела рукой по гладкой, светлой поверхности тумбы. Ее пальцы остановились на документах. Она подняла глаза и вопросительно на меня посмотрела, будто спрашивая разрешения. Я кивнул. Она села на кровать и начала разглядывать билеты. Когда в ее руки попал билет Егора, она замерла и вновь подняла на меня взгляд.

– Сын? – тихонько спросила она. Голос ее был слегка охрипшим.

– Племянник.

Она не дышала.

– Давно?

Я покачал головой.

– Меньше недели.

Она закусила губу и прикрыла глаза. Я вдруг почувствовал, что хочу прикоснуться к ней прямо сейчас, во что бы то ни стало. Я резко бросился к ней, подхватил на руки и осторожно положил на кровать. Двумя пальцами правой руки я аккуратно стянул с нее «жирафиков». Она так и осталась в моей футболке с логотипом The Rolling Stones. Я был сверху. Мы двигались в такт и смотрели друг другу в глаза. Не моргая. Еще ни одной женщине я не смотрел во время секса в глаза. С ней же это было легко и превозносило ощущения просто на небывалую высоту. Я понял, что она сейчас закричит, и прикрыл ее рот ладонью. Она выгнулась, впилась зубами в мою руку, закатила глаза, даже немного жутковато, и задрожала.

Мы лежали рядом, держась за руки, и смотрели в потолок.

– Теперь тебе придется мне ее подарить, – вдруг сказала она.

– Кого? – я не понял, о чем она.

– Футболку, – рассмеялась она, – мне нужна будет частичка тебя, чтобы тебя оберегать и помнить.

«Ведьма», – подумал я, но вслух лишь вздохнул.

– Ради бога, забирай, – сказал я.

– Бога? – с интересом переспросила она, – думаешь, ему нужна твоя футболка?

Я улыбнулся. Я не видел ее лица, но знал, что она тоже улыбается. Все той же своей детской, магической улыбкой.

Вдруг она заерзала на простыне, будто что-то ей мешало.

– Вот оно что, – прошептала она задумчиво.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза