Шелковый путь

Его спрашивали, мол, что это у тебя там растет в углу сада? Он отвечал, что это одно очень редкое лекарственное растение. Однако ореху не повезло. Его вытоптал сын соседа, забравшийся ночью за урюком в сад. Уж как тогда переживал Кыдырма, как болела у него душа.

И теперь он должен сам вырубить свой зеленый сад, которому отдал все свои силы и душу, плоды которого вкушал каждодневно и давал пробовать всем. И вот ему говорят: высуши свой сад на дрова, а сам откочуй с этого места, оставь все на потеху знойным ветрам, Да уж лучше отрубить и высушить на дрова свои ноги, чем этот сад.

В годы войны здесь все засохло, осталось только одно урючное дерево, посаженное еще его отцом. И вот семена этого деревца, чудом уцелевшего от засухи, превратили со временем весь Кенколтык в зеленый лес, укрывший аул от зноя и холода.

Нет, Кыдырма хорошо знал цену земли и, пока сам жив, не даст погубить сад.

Но после разговора с бригадиром о переселении тревога поселилась в его душе. Все-таки все аульчане переселяются, хоть и скрепя сердце. Как бы не остаться тут, в глуши, одному, без жены и сына. Их пришлось отправить на новое место жительства. Сыну надо было ходить в девятый класс, а жена работала в магазине продавщицей. Магазин в селе ликвидировали за ненадобностью, волей-неволей ей тоже пришлось переехать. Обдумав все как следует, он сказал жене:

«Я думаю, вам надо устраиваться на новом месте, ничего не поделаешь. Плохо, если мальчик отстанет от школы, а ты потеряешь свою работу. Я спущусь в долину к зиме». И он отвез их в центр, оставив себе лишь самое необходимое для житья.

Руководители совхоза обещали им трехкомнатную квартиру в каменном доме, но поселили в двухкомнатном глинобитном домике ввиду малочисленности их семьи. Его это не особенно расстроило. Так или иначе с семьей дело утряслось. Жена работала теперь в магазине, а мальчик осенью будет ходить в школу, жить дома. Все-таки свой дом — это не интернат с его молочными кашами и овощными супами.

Вот об этом и думал Кыдырма, сидя в полном одиночестве. Вдруг ему показалось, что гремит гром, и он с надеждой посмотрел в окошко. Ох как нужен был дождь для несчастной высохшей земли! Небо, полыхающее над головой, казалось сковородкой: брось туда что-нибудь, так и вспыхнет, а птицы, парящие в голубом зное, вот-вот обуглятся и попадают на землю. Все источники у подножия холма потрескались от жары. Небольшой ручей, питающий сад Кыдырмы, совсем отощал.

В старые времена такая погода грозила джутом. Сначала жестокий постоянный ветер изорвал в клочья и разогнал плотные тучи на небе, потом разразилась буря, выдувая из-под корней пересохшую почву. И наконец, пришли знойные дни, дышащие огнем, выгорели посевы, скоту негде стало пастись. Все это лишило аульчан душевного покоя.

И столько разных мнений по поводу переселения. Одни говорили, что нельзя покидать землю предков. Другие, наоборот, радовались: мол, в центре наконец можно пожить по-человечески — есть баня, дают авансы, мука высшего сорта, школа. А тут ничего не осталось.

Кыдырма никогда не увиливал от труда. Всегда был готов подпереть плечом хозяйственные дела совхоза. Если ему говорили, что надо прорыть арык и провести воду, чтобы посадить рис на площадке с овечью шкуру, он шел с кетменем впереди всех.

А в прошлом году руководил ремонтом базы для овец, шесть месяцев задыхался от прелого воздуха старой зимовки да глотал пыль. Свой сад приходил поить по ночам. За все брался Кыдырма без возражений и ворчанья.

И вот теперь велят переезжать, и он лишился покоя, стал выходить из себя по любому поводу. Кончилось тем, что все переехали, а он остался в степи один как перст. Конечно, если бы не было забот, он бы долго не продержался. Но ручей, питавший сад, совсем лишился силы. Надо было соединить его с арыком. И Кыдырма, не зная ни сна, ни отдыха, начал углублять дно, которое оказалось каменистым и неподатливым. Он дробил камень киркой, ломом, изранил все ладони, но едва прошел за день пару шагов. А копать надо было метров сто.

Деревья на глазах желтели и увядали без воды, а сердце у Кыдырмы обливалось кровью. И, видимо, он надорвался, стал задыхаться, появилась изжога, руки онемели. Но это бы еще ничего: он знал, что стоит ему отдохнуть денек, и силы бы вернулись.

На дне арыка попался валун, который надо было своротить. Кыдырма вцепился в него обеими руками, пот застилал глаза, в висках стучало, и вдруг бедро обожгла боль, будто в него ткнули ножом…

В конце берцовой кости у него сидел осколок мины, привезенный им с войны. И вот этот осколок, столько лет дремавший в ноге, как будто ожил, зашевелился. Все кости заныли, застонали.

Кое-как, опираясь на кетмень, добрел Кыдырма до дома. А под утро у него появился сильный жар, разболелась грудь, словно ее придавили валуном, дышать стало трудно. Кыдырма испугался, что умрет вдали от жены и сына в этой покосившейся хибаре. Однако помог случай. Дильдебай, рыскавший по низинам и сопкам в поисках травы для скота, заглянул к нему. Он и привез Кыдырму в больницу.