Шелковый путь

Нет, не нравилось это многоопытному старику. Жди теперь нападения из-за угла. Перережут их, незваных пришельцев, как слепых щенят. От страха у старика запершило в горле. Он спешно привязал повод к луке седла и побежал искать предводителя войска. Долго пришлось расспрашивать, бегать по юртам, пока нашел его возле большого ларя. Предводитель судорожно шарил по деревянному дну его, собирал золотые и серебряные монеты, рассовывал их по карманам. Он так был занят этим, что не замечал старика. Проводник рассердился, визгливым голосом обругал предводителя, яростно помянул всех его предков до седьмого колена:

— Что ты здесь, как навозный жук в дерьме копаешься? Я предчувствую беду! Слышишь?!

Предводитель войска нехотя вылез из ларя. В карманах его позвякивало, позванивало.

— Мало ли что старики предчувствуют! Вам страшно, а нам всякий раз хвосты поджимать?

— У коновязи свежий навоз.

— Ну и что из этого?

— Свежий, понимаешь? Конский!

— Э, оставь! В ауле траур. На поминки съехались со всех родов. Приезжие с нами связываться не станут. Зачем им рисковать своими головами? Вот и разбрелись, как муравьи. Сам видишь: ни скотины, ни людей. Так не мешай сарбазам. Пусть наберут чужого добра вволю, сколько влезет.

— Если в походе нарвешься на покойника — плохая примета!

Совсем не об этом хотел сказать старик. Он намеревался поведать предводителю о том, что в саване на носилках не было никакого покойника, что здесь затевается что-то подозрительное и их неминуемо подстерегает беда. Но предводитель вновь полез в ларь, и старик сник, приуныл. Он был возмущен и оскорблен поступком жадного человека, позволившего себе небрежно отмахнуться от него, старого, заслуженного проводника, который благополучно провел отряд через безводные пустыни, сквозь песчаные бури, по бездорожью. Не прислушивался предводитель к разумным речам, свысока смотрел на гору, точно на холмик. Самолюбие старика было задето всерьез, от гнева даже щетина на лице встопорщилась. Но ни слова не сказал он больше и решительно направился к своему заморенному коню.

Хорош был когда-то этот конь, да предводитель разбойничьего войска запалил его. На нем не однажды нападал он на богатые купеческие караваны, ускользал с награбленным добром от погони. Но как-то постигла его неудача. Слишком тяжела была поклажа, и жеребец глубоко увязал в сыпучем песке. Хозяин нещадно хлестал его толстой, с вплетенным свинцом камчой и загнал в липкий кровавый пот. С тех пор жеребец зачах. Не мог он больше покрывать табунных кобылиц. Тогда предводитель войска подарил его старику, сказав с усмешкой: «Он, как и вы, не охоч нынче до самок. Так что как раз вам впору ездить на нем».

Разбойничий аламанский отряд до глубокой ночи грабил богатый кипчакский аул. А когда сели на коней, вдруг стало ясно — перестарались. Коржуны были туго набиты, кони до ушей, до хвоста укрыты коврами, на тороках седел болтались мешочки, узлы, баулы. Все было увешано драгоценностями, ехать стало неудобно, и воины раскорячились в седлах, растопырили руки, точно беременные бабы. Словно не отряд сарбазов это был, а мирное кочевье, безмятежно бредущее по степи. Такой отряд ни для кого уже не представлял опасности. Кони шли с трудом, подгибаясь под тяжестью награбленного, ступали по песку вперевалку, враскачку, словно отъевшиеся куропатки.

Когда отряд аламанов шагом проехал холм Жеты-тюбе, луна уже зашла. Все сразу погрузилось в темноту. Грабители теперь послушно следовали за стариком проводником, всецело полагаясь на его находчивость. Спустились в долину Волчьи игрища, заросшую вереском и тамариском. Здесь ехать стало еще трудней: на каждом шагу их подстерегали колдобины, ямы, воронки, волчьи логова. Со всех сторон зловеще стонали, ухали удоды, филины, усугубляя страх. В кустах рыскали, пугая лошадей, разные твари. У сарбазов кровь стыла в жилах от страха.

Старик проводник чутко прислушивался к каждому звуку. Вдруг где-то справа завыл волк. На одинокий вой можно б было не обращать внимания, если бы слева тут же не откликнулись другие волки. Вой все усиливался и раздавался уже отовсюду. Постепенно он превращался в сплошной грозный гул, послышался воинственный клич, и из-за кустов и зарослей полыни выскочили всадники. Аламаны схватились за оружие, однако в темноте ничего нельзя было разобрать. Грабители кружились на месте, сталкивались, сшибались, не в силах оказать сопротивление невидимому противнику. Между тем свистящие стрелы метко поражали и лошадей, и людей. Отряд быстро поредел и распался. В это время с другой стороны все нарастал дробный топот копыт, и аламаны поняли, что очутились в ловушке.