Шелковый путь

Жетыбас смотрел на соседа в каком-то остолбенении. Тот был возмущен до предела, и ясно было, что его не остановишь. Он так суетился и размахивал руками, что шляпа его даже сползла на нос.

Жетыбас не знал, что делать и как ему отвечать. Ни в старину, ни сейчас он не слышал, чтобы соседи, у которых вышла размолвка, подавали друг на друга в суд. Он считал, что ни хозяйственные передряги, ни ссоры не должны быть выше добрососедства. Так было испокон веков в степи. И вот теперь эти несчастные пять овец грозят растоптать священные обычаи дружбы. Что тут скажешь?

— Всех твоих овец я связал проволокой, собрал свидетелей и заставил их расписаться, — сказал сосед с угрозой.

— Чтоб вас всех испепелил огонь ада! — вдруг закричал Жетыбас. — Скотина есть скотина!

Кровь ударила ему в голову, он и сам не заметил, как схватил нож и выскочил из дома.

Сосед не думал, что дело примет такой резкий оборот. О суде он сказал для красного словца, чтобы хоть как-то пронять строптивого старика. Тот никак не понимал, что держать овец в густонаселенном месте, где к тому же кругом посевы хлопка, просто немыслимо. Пора наконец старику оставить свой скот и, как все здешние люди, всерьез взяться за кетмень.

Но ничего из этого не вышло. Жетыбас будто рассудка лишился. Он прирезал всех овец и мясо сдал в совхозную столовую.

По этому поводу было много всяких разговоров. Одни жалели Жетыбаса и говорили, мол, как это так, уважаемый человек влился в нашу среду, а мы ударили его в грудь, не захотели его понять… Это не по-людски.

Другие ворчали со злорадством: «И поделом ему, этому любителю мяса, бог его покарал».

Жетыбас никак не мог привыкнуть к своей новой жизни, к душному жаркому воздуху этой долины. Сколько бы ни гудел в доме вентилятор, сколько ни поливай водой пол, все равно было жарко и рубашка неприятно прилипала к телу.

Он выходил на крышу и часами разглядывал горные вершины, смутно маячившие в жарком мареве, пока глаза его не уставали от напряжения и не начинали слезиться. Но он продолжал неподвижно сидеть под палящими лучами солнца, дожидаясь, когда Акбота позовет его ужинать.

Как-то он сидел, по своему обычаю, на крыше, созерцая горы, когда к ним зашел активист и сказал Акботе, чтобы та посылала его на работу, поскольку и он должен внести свою лепту в общенародное движение за высокий урожай хлопка.

Надо было собираться на работу. Акбота разложила перед ним дастархан и поставила полную чашу лапши. Он поковырял вилкой в надежде наткнуться на мясо, однако вместо мяса в лапше оказалась картошка. В это время пришел Саясат, уставший и какой-то весь поблекший. Он стал говорить о хлопке, который в этом году очень хорош, и если им повезет, то обязательства по хлопку будут выполнены. Тогда Саясат прославится на весь район.

Потом он сказал, что кобыла Жетыбаса продана, и положил пачку денег перед хозяином. Тот равнодушно сунул их в карман, даже не пересчитав.

Что ему деньги? Эта кобыла была жеребой, и осенью он ждал от нее приплода. Она была племенной породы, и молоко из нее текло рекой. В такие удушливые дни, как сейчас, сидеть бы в тени да попивать кумыс. Но этому не суждено сбыться. Родственники все уши прожужжали, что сена нет, пастбища нет, конюшни нет, и поэтому от лошадей лучше избавиться. От них одна морока. В конце концов пришлось сдать любимую лошадь на мясокомбинат.

Жетыбас отодвинул от себя чашу с лапшой, вытер потный лоб и откинулся спиной к сундуку.

— Ну я побежал, — сказал Саясат. — Пойду хоть чаю напьюсь. В горле все пересохло.

Кто бы сказал, что человек может так сдать за какую-то неделю. Жетыбас посмотрел на себя в зеркало и печально покачал головой. Ничего не осталось от человека, вот что значит оказаться вдали от родной земли. Глаза смотрели тоскливо, как у обреченной на шашлык овцы.

Когда жара немного поутихла, Жетыбас взял кетмень и отправился поливать хлопковое поле. Он решил не оставаться в стороне от общего дела, чтобы не упрекали потом Саясата.

Поливать хлопок оказалось трудным делом для человека, не сведущего в земледелии. Размахнешься кетменем посильнее — срежешь растение, ударишь не в полную силу — вода не дойдет до конца поля.

Лишь к вечеру кое-как он закончил свою работу. И тут поднялись полчища комаров, от которых не было никакого спасенья. Весь измученный, с заострившимся носом, Жетыбас еле добрел до дома. «Лучше повесить торбу на шею да пойти по миру, чем такая работа», — в отчаянии подумал он.

Едва успел попить воды да успокоить свою душу, как нагрянула Акбота, путаясь в подоле своего длинного платья.

— О беда! — простонала она. — Пошла к соседке за солью, а калитку не закрыла. Лошадь наша убежала!

— Что ты несешь? — с досадой закричал Жетыбас. — Только этого нам еще не хватало!

Он надел сапоги на босу ногу и побежал к арыку, где был стреножен его конь.

Поездив рысью по округе, он все-таки напал на след своей четырехлетки. След долго петлял по улочкам аула и наконец вывел на окраину. Кобылица неслась во весь опор в сторону гор. Жеребец под ним призывно заржал, но кобылица даже не оглянулась.