Шелковый путь

Но тут внезапно умер отец. Все накопленные деньги ушли на похороны, поминки, на подарки тем, кто прибыл почтить память отца. Молодоженами купили они железную кровать — и остались на долгие годы с этой скрипучей койкой. И если случалось принимать людей, гости вынуждены были сидеть на кошме, согнувшись в три погибели за низеньким столиком…

А тут еще, глядя на других, загорелся он страстью к «колесам», то есть к машине. И вот, урывая от каждой получки, накопил он три тысячи рублей и испытал волнение, увидев, что вполне реально исполнение мечты. Если к собранной сумме присовокупить будущие отпускные, то был шанс завести себе «Запорожец»…

В это время старшего сына призывают в армию. По заведенному обычаю, на проводы служивого приглашаются все его друзья-приятели, знакомые, соседи, сверстники — и выходит той почище свадьбы…

Ничего не поделаешь — пришлось на базаре покупать овцу, тащить ящиками шампанское и два дня угощать всех этих развеселых ясноглазых юношей и девушек. После отцовский долг повелевал ему проводить сына до города, а там встретились знакомые, которые узнали, в чем дело, и живо намекнули, что надо бы отметить такое событие в ресторане. Полдня пришлось просидеть с кучкой приятелей, угощая их чертовски дорогой, словно это был эликсир бессмертия, ресторанной водкой… И, с честью проводив сына в армию, Асанали вернулся домой с похудевшим карманом и с помутневшей, как в сумерки, головою.

Ладно, подумал он, было бы здоровье, а деньги придут. Бедность не порок, как говорится, была бы честь соблюдена. За сына ведь старался, теперь он может быть спокоен… Но напрасно Асанали думал столь благодушно. Сын-то и не собирался успокаиваться на этом. От него пришло письмо, где слова «высылай» и «деньги» повторялись раз десять. Асанали рассердился: «Эй, непутевый, ты что это, решил там покупать кирпичи и строить новый дом? Или ты думаешь, что мы сеем деньги на поле?» — написал он в ответном письме. Но, не выдержав нытья и ворчания жены, все же отправил сыну сто рублей.

Если первенец сын, находясь за тысячи верст, сумел запустить руки в отцовский карман, то чего же ожидать от других детей, когда и они вырастут, сердито соображал Асанали. Достаток, думал он, богатство словно алтайская лиса: взмахнет хвостом и исчезнет вдали, за высокой сопкой.

Асанали стал прихватывать все свободные уроки. Можно сказать, он не вылезал теперь из школы. Кто сам заболел, у кого дети, кто вышел в декретный отпуск — все эти учителя могли рассчитывать на то, что их охотно заменит Асанали; физкультурник, уехавший на охоту, математик, отправившийся на базар, — всякий предметник мог теперь быть спокоен, имея в виду Асанали. У него появилось среди учителей прозвище — Универсал Асанали или еще Знаток Асанали. А у него лишь фалды пиджака развевались на бегу, когда он несся с урока на урок.

Иногда у него спрашивали вроде бы в шутку:

— Эй, почтенный, куда деваешь деньги, которые ты огребаешь лопатой?

А ведь какие там деньги, если сравнить с тем, что имеют другие. Не забудет Асанали, как в конце прошлой четверти был в гостях у математика в день его рождения. Ведь всего пять лет работает после окончания института человек, а в доме у него добра не перечесть. На полу ворсистый палас, в углу комнаты цветной телевизор; огромная, как пещера, гостиная сплошь завешана коврами, стен не видать. Стол ломился от дорогих яств… Гости, одно начальство да интеллигенция села, с веселыми шуточками принялись за пир. И сам Асанали, рот до ушей, смеялся и пировал, запуская руки в блюдо с нежным копченым мясом, а когда ему предложили произнести тост, то он совсем растерялся и, вертя в пальцах бокал, пробормотал что-то невразумительное, уставясь в угол стола. Жена в досаде ущипнула его за ляжку.

А растеряться было от чего. Кругом сидели исключительно авторитетные люди, разговоры велись самые значительные. Кто-то в какой-то официальной поездке был за одним столом с министром; другой получил неслыханное повышение. Хозяин-математик рассказывал: «Мой деверь в городе достал для меня целую флягу майского меда, а у моей машины баллон лопнул, пришлось мед оставить». И тут Асанали, не выдержав, ни с того ни с сего брякнул: «Оу, стоит нашему брату появиться в городе, как всякие там знакомые норовят очистить наши карманы. А твой деверь-чинуша, должно быть, совсем иной человек…» И, почувствовав, что высказался невпопад, Асанали совсем потерялся и приуныл. Он потихоньку выбрался из комнаты и ушел домой.

После этого случая Асанали задумался: отчего у других добро держится в доме, а у него, что ни собирай, все вылетает в трубу. Прошлой осенью он, например, на последние деньги купил на базаре трех овец-двухлеток и отвез к родствернику-чабану, понадеявшись, что там они откормятся и принесут приплод. «Хочу, — сказал он родственнику, — к возвращению сына из армии иметь кое-что для тоя». И потом, как ни хотелось ему мяса, он сидел с семьей на одном чае и хлебе, а овец не тронул. Прошла студеная зима, настало весеннее тепло, покрылись степные холмы тюльпанами… Наступило жаркое лето.