Шелковый путь

Бока его коня покрылись пеной. Наступила пора послеполуденного намаза, и скакать без передышки под палящим солнцем было трудно даже для опытного призового скакуна. Через некоторое время под брюхом коня пробежала дрожь, он начал фыркать, сбиваться с шага. То был тревожный признак. Конь норовил перейти на рысь или трусцу. Аллюр его стал неровным. Такой аллюр кипчаки сравнивают с прокисающим молоком: уже не свежее, но еще и не простокваша. Эдак скакун долго не выдержит, а может и совершенно сойти с пути. Ошакбай оглянулся. Погоня маячила у горизонта, растянувшись длинной журавлиной стаей, зато передовой всадник спускался ему наперерез по склону перевала.

Ошакбай ехал теперь вдоль оврага. На дне его журчал родник, и он остановился, спешился. Но коня поить не стал. Еле доковылял он на онемевших ногах до воды, сорвал с головы платок, намочил его и обтер потные бока, круп, брюхо, шею скакуна. Обтирал долго, старательно, часто мочил платок в студеной воде. Конь морщил кожу, вздрагивал, довольно всхрапывал. Мышцы его остыли и упруго перекатывались под влажной кожей. Беглец поводил коня взад-вперед. Ему тоже нестерпимо хотелось пить, припав к прозрачной струе родника. Во рту давно уже пересохло, но было некогда, надо было скорее остудить разгоряченного скакуна. Конь то и дело останавливался, широко расставляя ноги, тужился и вновь ходил взад-вперед. Это повторялось несколько раз, пока наконец ему удалось облегчиться. Ошакбай радостно вздохнул. Теперь можно было продолжать путь.

Он привязал чембур к поясу и, ничком упав в траву на берегу ручейка, окунулся лицом в воду. Пил, долго, жадно, до ломоты в зубах. Он чувствовал, как приятная прохлада растекалась по жилам, нежила душу, навевала желание лежать вот так, раскинув руки-ноги, на мягкой, сочной траве. Сердце стучало размеренно, громко — тук-тук-тук. Закрыть бы сейчас глаза, расслабиться, забыть все горе, все муки, не думать про погоню, про то, что еще ждет его впереди. Устал он, измучился. Тук-тук-тук. Точно из-под земли доносится гулкий стук. Неужели так громко бьется его сердце?

Топот копыт приближался, нарастал.

Ошакбай поднялся. Громадина бородач на такой же большой гнедой, лошади ехал прямо к нему. Из-под насупленных бровей мстительно поблескивали белесые глаза. Ошакбай быстро вдел коню удила, вскочил в седло и с места пустился в карьер. Прямо под ногой, возле стремени просвистела стрела. Мгновением раньше она могла бы сразить беглеца. Бородач завопил во все горло. Видимо, это был сам хозяин скакуна.

И следующие стрелы не достигли цели. Ошакбай лишь слышал за спиной их зловещий свист. «О алла!

Хоть бы скорее вечерело! Удастся ли мне скрыться в песках под покровом ночи?!»

Из-под копыт коня камнем взлетали жаворонки. Они мгновенно взмывали ввысь и заводили самозабвенную трель. В самый зной они бы не осмелились подняться в воздух, а прятались бы в кустах, в спасительной тени. Жара заметно спала, воздух стал мягок, как хорошо взболтанный кумыс. Шенкеля горели, натертые до кровоподтеков, глаза застилал соленый пот. Грубый, заскорузлый халат, надетый на голое тело, впивался жесткой щетиной в разодранную кожу. Живот впал, присох к позвоночнику. Более суток зубы не ощущали твердой пищи, и только теперь он вспомнил про торсук, болтающийся на боку. Развязал бечевку, достал кусок мяса, начал его остервенело рвать зубами. Понял: заскорузлая верблюжатина. Казалось, во рту было не мясо, а кусок бересты. Скулы свело, в животе заныло, словно там сидел голодный зверь. Ошакбай с досадой выплюнул твердый кусок и запихал себе в рот другой. Попалась конина. Он проглотил ее, не дожевав…

Прямо перед ним неожиданно открылся аул. Сердце от страха подскочило к горлу. В аулах встречаются пустоголовые забияки, которым доставляет удовольствие погнаться за беглецом. Не дай бог нарваться на таких. Но поворачивать в сторону было уже поздно. Ошакбай решил галопом проскочить через аул.