Шелковый путь

Скота лишился — гневом опалился, говорят. Униженный дерзким поступком строптивой сестры, посрамленный набегом мстительного Тимур-Малика, Огул-Барс несколько суток не ел и не пил, ни с кем не разговаривал. Он лежал, прижавшись голой грудью к сырой земле, отвернувшись к стенке. Даже когда собрались почтенные старцы, чтобы выразить свое сочувствие, наместник Испиджаба не раскрыл рта. Близкие встревожились не на шутку. «Соберем с народа и вернем хозяевам мзду за учиненный разбой», — предложили Огул-Барсу. Он промычал что-то невразумительное в ответ. «Тогда отправим гонца в Тараз. Пусть уймут своего поганца и сполна заплатят за его поступок. Или пусть берут опозоренную девку и платят положенный калым!» Но и на это предложение бек не ответил. Раздосадованные старцы разошлись, так ничего и не добившись.

В следующую ночь Огул-Барс встал с постели. Он был страшен, лицо его почернело. Даже самые близкие не осмеливались смотреть ему в глаза. Бек позвал верных слуг и приказал доставить из темницы опального джигита. Привели пленника, раздели донага, положили на спину и крепко привязали, Огул-Барс собственноручно лишил его мужских возможностей. Нукеры молча взирали на дикую казнь. За этим занятием Кипчакбай и застал Огул-Барса.

Кипчакбай кинулся было на помощь брату, но слуги бека повисли на нем. И тогда черный от ярости батыр галопом помчался в Отрар…

Иланчик Кадырхан немедля отправил порученца в Испиджаб с приказом Огул-Барсу явиться в Гумбез Сарай. Сегодня тот должен был прибыть. Повелителю предстояло каким-то образом успокоить разъярившихся батыров, примирить их, не дать в столь неспокойное время разгореться пожару ненависти между двумя городами…

Об этом и подумалось вдруг Иланчику Кадырхану, когда он, осмотрев мавзолей, беседовал с зодчим. Радость его сразу погасла, как костер, залитый водой.

Правитель Отрара тяжело поднялся, попрощался с главным мастером. Молодой подмастерье подвел ханского коня. Привстав на стременах, повелитель подобрал полы суконного чапана, уселся поудобней в седло и поехал в Гумбез Сарай.

Пыль клубилась из-под копыт. «Надо распорядиться, чтобы подмели центральную улицу и полили дороги», — отметил про себя Иланчик Кадырхан. Раскаленные лучи солнца припекали правый висок. Подъезжая к дворцу, он увидел в тени джиды у коновязи множество оседланных лошадей. Видно, они проделали большой путь: с боков стекал пот, морды были в пене, животы запали. Седла на них были самых разных видов: монгольские, обитые серебром, кипчакские с утиноголовой лукой; аргынские, вырубленные из цельной березы. Он швырнул повод подбежавшему конюху, спешился и энергичным, упругим шагом направился во дворец.

Сердце его взволнованно забилось, когда он поднимался по каменным ступеням. Грозная сила и власть чувствовались во всем его облике. Привратники распахнули перед ним ворота. Через черный ход он прошел в угловую комнату. Старый визирь доложил: «Вас ожидают Огул-Барс и Кипчакбай. С ними прибыли их заступники». Векиль-индус помог повелителю снять дорожную одежду, набросил на плечи дорогой узорчатый халат, спросил, не желает ли его господин освежиться прохладительным напитком. Иланчик Кадырхан махнул рукой.

Когда резко открылась главная створчатая дверь и на пороге показалась внушительная фигура повелителя, все присутствовавшие в тронном зале склонились в почтительном поклоне. Иланчик Кадырхан сел на трон, и собравшиеся, шурша одеждами, опустились на свои места. Взгляды людей, медленно поднимавшихся с пола, устремились на повелителя. Приехавшие обменялись вопросами вежливости, спросили о здоровье и благополучии сородичей.

— Братья! В Отрар — остов нашей державы — я пригласил вас не для вражды, а для мира! Разве в этом дворце, под этим голубым куполом есть место для ссор и неурядиц? Разве не приличествует здесь говорить о благе и дружбе? Вы же прибыли сюда не для этого. Там, в своих городах, вы сами сеете смуту! Что же пожнете вы потом?!

Грозно и холодно прозвучали эти слова Иланчика Кадырхана. Враждующие батыры молчали. Глаза их были налиты кровью. Благообразный седобородый старик, сидевший справа, бросил перед собой камчу в знак того, что просит повелителя разрешить ему говорить. Он оказался заступником Огул-Барса.

— Мой господин! Мы обращаемся к твоей милости, чтобы ты по справедливости образумил и наказал виновного. О том, что случилось, тебе ведомо. Огул-Барс не требует мзды за поруганную честь сестры. За нее он сполна отомстил. Речь теперь идет не о мести, а о возмещении нанесенных убытков.

Слева заговорил крупноголовый безбородый уроженец Тараза:

— Нечего тут говорить об убытках. Нашего джигита подвергли пыткам, надругались над его мужским естеством. Значит, Огул-Барс сам виновник случившегося. Пусть передаст свою гулящую девку в наши руки. И мы воздадим ей должное, прижав раскаленные щипцы к ее межбедрию, которого не касаются лучи солнца.

Поднялся общий шум:

— О возмездии речь впереди!

— Мы не потерпим позора!