Шелковый путь «Борисфена» (СИ)

— Вон! — заорал он, указывая на дверь, а потом подскочил к окну, рванул тяжелую бархатную гардину и одним взмахом накрыл горящий стол.

Пламя стихло практически сразу, одинокие брызги, попавшие на пол, догорели сами. Пар потихоньку рассеялся.

Киселев подошел к кожаному креслу, стоявшему в углу и тяжело опустился в него. Ладонью он вытер окровавленное лицо и застонал. Руки его покрылись волдырями, по лицу, из раны на лбу, продолжала струиться кровь, рубашка была вся в подпалинах и кровавых пятнах. Более отталкивающего зрелища Сергею никогда не доводилось видеть. Он скорчился от отвращения, и его стошнило прямо на пол.

Нина продолжала стоять в дверях, испуганно взирая на эту ужасную картину.

— Нина, прошу тебя, — уже совершенно спокойно обратился к ней Алессандро, — найди кого-нибудь из лакеев и пошли за доктором Донати.

Донати пользовал семейство Лоренцини, сколько Сандро себя помнил. Доктор был уже стар, но он жил здесь же, неподалеку.

— Да, конечно, — сказала она и не двинулась с места.

— Пусть хоть заберут отсюда твоего родственника!

Она метнулась по галерее, а через минуту появился Харитон. Охая и причитая, холоп забрал своего хозяина.

Сандро извлек из раны на лбу Киселева внушительный осколок стекла и прижал рану полотенцем.

— Нужно зашивать, — сказал он.

Данила Степанович поморщился:

— Не смогу. Руки… Хорошо, хоть в глаза не попало.

Что это было? — спросил Сандро.

— А черт его знает! Сам хотел выяснить. На Корсике купил у одного аптекаря запаянную реторту. Он сказал, что это, будто бы, очень сильное сердечное средство, привезенное из Алжира. Арабы, будто бы, держат его в секрете, а сами украли у китайцев. Я не сомневался, что тот аптекарь либо сам пройдоха, либо попался на удочку шарлатанов. Я был уверен, что это обычное, хорошо очищенное растительное масло! А оно взорвалось просто оттого, что стояло рядом с зажженной спиртовкой. Мало того, спиртовку вдребезги разнесло!

— Так это спирт горел?

— Да.

— А вещество?

— Думаю, оно испарилось. К счастью! Уж не знаю, какое оно лекарство, а оружие — страшное. Несколько унций вон какой беды наделали!

Сандро молча слушал. А что тут можно было сказать? Кровотечение из раны потихоньку прекращалось. Полотенце теперь намокало не так сильно, как несколько минут назад.

— К сожалению, не могу сейчас пожать вам руку, продолжал Киселев. — Но, благодарен. И буду помнить!

Видимо, ему сейчас легче говорить, чем молчать, подумал Сандро.

— А я-то, дурак глупорожденный, — внезапно рассмеялся доктор, — всю вашу музыку за чистую монету принимал!

— Ого! Да ему гораздо хуже, чем кажется на первый взгляд! В ином случае он не стал бы выкладывать все, о чем думает. Он же дипломат!

— Как раз перед вашим взрывом синьора Нина согласилась стать моей женой, — прояснил ситуацию Сандро.

Это вызвало новый приступ веселья у Киселева.

— Ах, молодец-то какой! Умыкнул графинюшку! — хохотал он, а из глаз текли слезы. — Всех обошел! Вот тебе и музыка!

Буйство его кончилось так же внезапно, как и началось. Он подул на ожоги и поморщился.

— Больно? — Сандро с удовольствием помог бы доктору еще чем-нибудь, вот только не знал чем.

— Огнем горит, — пожаловался Киселев.

— Я послала за Донати, — послышалось от двери. Нина снова появилась на пороге, но заходить в лабораторию не стала.

— Графинюшка, ангел мой, — обратился к ней Данила Степанович. — Сейчас Антонела воротится. Вы уж ее подготовьте… — он протянул пред собой изуродованные руки. — Скажите, мол, ничего страшного, до свадьбы заживет! Ну, мне ли вас учить!

Но Антонела свадьбы ждать больше не стала, как и не стала ожидать прихода доктора Донати. Она сама наложила на рану шов, сделала перевязку и смазала обожженные руки Данилы Степановича гусиным жиром. Уложив его в постель, она вышла в салон к хозяйке.

— Простите меня, синьора графиня, — сказала она, глядя Нине в глаза, — но, как только Даниеле поправится, мы поженимся.

Нину могла расстроить болезнь Киселева, но никак не такое решение. Она обняла подругу и пожелала ей счастья. А когда Антонела ушла, возвратилась к клавесину.

Листок с незаконченной пьесой лежал на инструменте. Нина попробовала наиграть мелодию так, как показал Сандро. “Неужели это я сочинила?” — удивилась она. Затем обмакнула перо в чернильницу, немного подумала и сверху, большими буквами, вывела: “Весна”.

Возможно, когда-то это и была зима, но лишь до той минуты, пока не появился маэстро.

Ах, если бы кто-нибудь мог узнать, какие чувства обуревали Сандро, когда он пришел домой! На его камзоле красовалась большая дыра с обгорелыми краями, очевидно, и туда попал пылающий спирт. Манжеты испачкались в крови, кружева на них слиплись. Он скинул камзол, отстегнул грязные манжеты и устало опустился на кровать.