Шелковый соблазн

И Маркус почувствовал себя немного виноватым, принимая это искреннее сочувствие, ведь, в конце концов, он совершенно не знал своих родителей. Когда он родился, мать отбывала срок за хранение и распространение наркотиков, так что с самых первых дней своей жизни он оказался на попечении ее отца. А потом, когда ему было два года, она умерла от передозировки наркотиков, без которых не могла обходиться с семнадцати лет. А его собственный отец появлялся лишь тогда, когда чувствовал, что может стребовать с деда еще денег за то, чтобы держаться подальше от Маркуса. И в конце концов дед продал все самое ценное, что у него было, только чтобы откупиться от приятеля своей покойной дочери, и именно поэтому Маркус сейчас и очутился в саду Эйвери.

В ответ он лишь пожал плечами, не собираясь отвлекаться на подобные мелочи. Родителей не выбирают, но зато Маркус вполне может вернуть деду долг, в том числе и картину, которую ему пришлось тогда продать.

— Это случилось уже очень давно, но все равно спасибо, — поблагодарил Маркус, коротко сжимая плечо Эйвери.

Прикосновение вышло совсем легким и мимолетным, но Маркус почувствовал, как его ладонь обдало жаром, и заставил себя разжать пальцы и немного отстраниться. Он уже понял, что она считает его привлекательным, ведь расширенные зрачки и порозовевшие щеки невозможно спрятать, да и то, как она непроизвольно посматривает на него каждую минуту, тоже о многом говорит. Он бы не преминул воспользоваться этим, но собственное влечение застало его врасплох.

Маркус заставил себя снова сосредоточиться на ее картине.

— А ведь ландшафты — это совершенно не твое, — внезапно заметил он.

— С чего ты это взял? Тебе не нравится?

— Я этого не говорил. У тебя отличная техника, но в данном случае фотография была бы ничуть не хуже.

— Потрясающий комплимент, — буркнула Эйвери, захлопывая коробку с красками и собирая кисти.

— Так в чем же твоя истинная страсть? — не сдавался Маркус. — Что действительно пробуждает в тебе огонь?

Эйвери подняла на него глаза, но теперь она смотрела совершенно иначе. Раньше она разглядывала его как мужчину, а теперь — как предмет.

— Натура, — она пожала плечами, — обнаженная.

Маркус почувствовал, как внутри его просыпается сексуальный голод. Обнаженная натура? А каково бы было ей позировать? Но Маркус поспешил задавить все эти вопросы и потушить вспыхнувший в нем огонь. Мисс Эйвери Каллен с каждой секундой интересовала его все больше и больше, но он совершенно не хотел ее спугнуть. Тем более теперь, когда на кону столько всего стояло.

— Как и у твоего двоюродного прадеда?

— А ты неплохо подготовился.

— Дураки у «Ваверли» не работают.

— Не сомневаюсь. Ты знаешь работы моего прадеда?

— Я изучал его в колледже и всегда обожал картины Бакстера Каллена, — признал Маркус и потянулся к мольберту. — Давай помогу.

— Спасибо.

Маркус как-то даже и не ожидал, что она примет его помощь.

Когда они уже шли к дому, Эйвери спросила:

— А ты сам рисуешь?

— Боюсь, это мне не по силам. Но я всегда умел ценить достойные работы.

— У меня здесь есть полотно Бакстера Каллена, если хочешь, могу тебе его показать, — предложила Эйвери, заходя через двойные стеклянные двери в дом.

На мгновение у Маркуса сердце замерло в груди. Неужели она говорит об «Очаровательной даме», которую он так долго искал, чтобы вернуть деду?

— Если я не помешаю, то с удовольствием на него взгляну, — ответил Маркус, старательно придав своему голосу подходящую нотку любопытства, чтобы не выдать своего истинного необузданного и всеподавляющего желания добраться до этой картины.

— Не помешаешь. Пойдем наверх.

Поднимаясь по широкой деревянной лестнице, застеленной ковром, Маркус чувствовал, как его сердце бьется все быстрее. И, опираясь на отполированные временем и руками перила, он невольно задумался о том, сколько же поколений Калленов прожило в этом доме. Да, этим людям, да и семье ее матери, явно никогда не приходилось ничего продавать из своего имущества, просто чтобы раздобыть денег на еду.

— Когда-то это была детская, — заметила Эйвери, указывая Маркусу, куда поставить мольберт.

Пока она мыла кисти, Маркус успел оглядеть высокий потолок и огромные окна. Да, сразу понятно, почему она выбрала именно эту комнату для домашней студии, но потом всем его вниманием завладела одна-единственная вещь.

Слыша бешеный стук собственного сердца, Маркус медленно подошел к небольшой, но мастерски выполненной картине, на которой обнаженная молодая девушка принимала ванну. Остановившись перед полотном, Маркус глубоко вздохнул и принялся считать от ста до единицы. У него даже в глазах потемнело, так прекрасна была эта работа. И он поймал себя на том, что ему кажется, будто он сейчас подсматривает за живой девушкой, замершей с полотенцем на изящном плечике.