Шеллшок

Возможно все это вам неинтересно. Но если вы меня спросите, почему из трех моих первенцев осталось только два, ответ будет прост: третий отправился в свое рыбье загробное царство. Нет, не думайте, что я наполнил аквариум слезами до краев или похоронил его с почестями, написав на могиле: «Здесь покоится Элмер». Возможно, я немного эксцентричен, но не до такой степени. И потом, я просто не нашел трупа, его съели другие рыбы, может быть, даже счастливый папаша. Словом, он исчез, как в воду канул. Такое заставляет о многом задуматься.

Итак, я посыпал водную поверхность обоих аквариумов сушено-толченым лососем, уселся на шоколадно-коричневый диван и зажег настольную лампу. Как я уже сказал, квартира моя состоит из гостиной, небольшой кухоньки, ванной и спальни. В гостиной, перед вышеупомянутым диваном, стоит черный кофейный столик в окружении трех кожаных кресел-пуфов. И все это покоится на толстом золотисто-ворсистом паласе с мягкой подложкой, по которому так приятно ходить босиком, а иногда даже спать. В одной стене – газовая имитация камина, над которым висит соблазнительная мясо-молочная Амелия, которую я из жалости подобрал в каком-то ломбарде. Ее агрессивно вздернутые груди и огнеопасный задок повергли бы в состояние бессрочной комы иного эстета, поскольку написана она была, по-видимому, сдвинувшимся на сексуальной почве шизиком, явно страдающим мозговым плоскостопием. Не знаю как другим, но мне эта масляная голая красотка нравилась, что отнюдь не свидетельствует о моем утонченном эстетическом вкусе. Но cuique suum – каждому свое, как говаривали древние римляне.

Интерьер и содержимое моей спальни составляли черный ковер, широченная двуспальная кровать, стереосистема, телевизор с «видаком», встроенный шкаф, заполненный несколькими костюмами с рубашками плюс множеством спортивных курток, батников, слаксов, некоторые из которых были очень оригинальных расцветок, спортивной обуви и мокасин из мягкой цветной кордовской кожи.

Кухня у меня довольно маленькая. В ней стоит стол, за которым могут уместиться две очень дружеские персоны, микроволновка, холодильник с морозильником, навесные шкафы с тарелками, стаканами, бурбоном, водкой, вермутом и несколькими марками фруктовых ликеров, на тот случай, если какой-нибудь из моих посетительниц вдруг захочется чего-нибудь эксцентричного, типа мятного коктейля или «Франджелико».

Я плюхнулся на диван, сложил вытянутые «костыли» на кофейный столик и углубился в изучение фотографий, любезно предоставленных мне Кей Денвер.

Там, у Пита, на меня произвела должное впечатление красота и чувственность ее смуглого лица и под элегантной одеждой я не без оснований заподозрил великолепные формы под стать ее в высшей степени интересному лицу. И не ошибся. Три фотографии, которые я сейчас держал в руках, начисто исключили необходимость в какой бы то ни было игре фантазии. На одной из них она была полуголая, на двух других – полностью обнаженная. И прекрасная в своей безыскусной наготе.

На той верхней фотографии, на которую я успел взглянуть лишь мельком в тот момент, когда Кей в первый раз протянула ее мне, она была изображена выходящей из душа. На заднем плане виднелась морозчатая дверь, окантованная хромированным металлом. Ее поднятые руки пристраивали на голове розовое махровое полотенце. Капельки воды блестели на ее роскошных, налитых грудях, гладкой коже плоского живота, бисерились в темных курчавых волосах на лобке и на удлиненных упругих бедрах. Ее глаза были полузакрыты, розовый кончик языка слизывал капельки, скопившиеся на верхней губе.

На второй фотографии голая Кей, наклонившись вперед, натягивала розовые кружевные трусики, которые проделали лишь половину пути по длинным, стройным ногам. На последней Кей лежала на спине на кровати, заложив руки за голову. Резная спинка кровати выглядела слегка расплывчато, однако сама Кей смотрелась поразительно четко на всех трех фотографиях. На последней из них, где Кей, надеюсь, дремала, повернув голову набок и раскрыв сочные губы, я без труда мог различить каждую ресничку, каждую пору на ее безмятежно отдыхающих грудях.

Это была та самая фотография, о которой Кей сказала: «Не мог же он снять меня с потолка?» Тут она слегка преувеличила, что было вполне простительно, поскольку было очевидно, что снимок сделан с расстояния не более метра над ее головой, но уж никак не «с потолка». Однако это не отвечало ни на один вопрос относительно того, кто мог заснять Кей в таком виде и каким образом он это сделал.