Шеллшок

Мы поболтали еще немного, допили коктейли. Озорно блеснув глазами и облизав губы, Кей предложила:

– Еще по одному? Я угощаю.

– Предложение принимается, но только в первом пункте.

Она иронично вздернула бровь.

– Что я слышу? Надеюсь, это не демонстрация мужского «детка знай свое место» шовинизма?

– Ни в коем случае, крошка. Если тебе вздумается купить мне выпить, пригласи меня в любую другую забегаловку. И это будет о'кей. Но на этот раз сумасшедшее предложение исходило от меня. Ведь это я пригласил тебя, не так ли?

– Сумасшедшее предложение?

– Ты меня обескураживаешь. Мы только начали, а ты уже обо всем забыла.

Она улыбнулась мягко, иронично.

– Наверно, слишком много выпила.

– Значит, договорились.

Я сделал знак Питу, и он принес две порции. Потягивая приятный напиток, я отметил, что Кей расправляется со своими луковками гораздо изящнее, чем я с моими оливками. Я просто бросал их в рот, ожесточенно пережевывал и спускал в луженый желудок. Она же завораживала этот нежный овощ, ласкала его, соблазняла и, притупив его бдительность, растворяла где-то в районе резцов. Это было поразительно красиво. Что еще будет, когда она начнет расправляться со стейком или омаром. Боюсь, что нас обоих арестуют.

– Хорошо, что напомнила, – сказал я, – после этой порции поедем в Голливуд, хорошо? – Она прикрыла глаза в знак согласия, и я продолжил:

– Забравшись в базу данных компьютера и прибегнув к помощи нескольких метрдотелей, которые не обедают там, где работают, я откопал греховно-романтический ресторанчик на окраине Голливуда. В дополнение к крайне соблазнительной интимной обстановке там неплохо кормят. Как раз по дороге располагается гостиница-пансионат, где в спартанских условиях проживает твой слуга. Заскочим на пару минут в мою келью, чтобы я мог сменить наряд празднующего попугая на похоронный смокинг.

– Ты как-то странно говоришь...

Опять этот дурацкий эпитет. Неужели и правда я слегка того?

– Но он, действительно, черный, как у похо...

– Я не о том. Я имею в виду твои напыщенные рулады о греховной романтике.

– Хм... рулады. Видишь ли, обычно я пью бурбон, и видимо этот любовный напиток ударил мне по мозжечку, а может и пониже. Еще одно мартини, и я начну читать тебе стихи. «Снеси мою седую голову, но пощади...»

– Итак, в Голливуд. А по пути мы заскочим в твою спартанскую берлогу?

– Точно. Конечно, я мог бы поехать и в таком наряде, но не хотелось бы выглядеть шутом при королеве.

– Надеюсь, ты не задумал завлечь меня в свою квартиру и попытаться меня соблазнить... на голодный желудок?

– Неужели я похож на коварного соблазнителя? Дорогая мисс Денвер, вы неправильно меня воспринимаете...

– Пока еще я не решила, как тебя воспринимать, – ответила она, улыбаясь.

– А пора бы. Однако не бойся. Я – джентльмен, хотя и не аристократических кровей. Единственно, что я намереваюсь сделать – по крайней мере, перед тем как мы пообедаем – это смыться отсюда в какое-нибудь более презентабельное место. Прилично поесть в конце трудового дня и, если удастся, поразвлечься. Это тебя устраивает?

– Наверное, да.

Мы направились к выходу. Когда мы проходили мимо стойки Пита, он наклонился ко мне и со значением спросил:

– Как поживает милая Хейзл?

Так он выражал в своей обычной, тонкой, как его необъятное брюхо, манере то, что Хейзл гораздо лучше мисс Денвер. Хейзл всегда нравилась ему больше, чем любая другая женщина, с которой я имел неосторожность зайти к нему в бар. Поэтому я отшутился:

– Не видел ее с тех пор, как она убежала с водопроводчиком, Пит. Но я запомнил номер его «порше».

Мягко туда-обратно прошуршала дверь, и мы вышли на улицу. Замечание Пита напомнило мне о том, что я собирался сделать, да так и не сделал. Через несколько домов, ниже по Бродвею, располагался цветочный магазин с кокетливым названием «Жанни». Правда, орудовала в нем не молоденькая пастушка-француженка, а приятная седовласая старушка, которую звали мисс Нестле и у которой в прошлом я купил не одну тонну роз. Я, как обычно, нежно потискал ее в своих граблях и попросил прислать самый лучший «веник» в мой офис завтра к 8.00.

– Сколько штук, мистер Шелдон? – Она была одна из немногих, которые всегда обращались ко мне официально, признавая за мной кое-какие заслуги.

– Девять дюжин красных роз на длинных стеблях. Плюс одну белую.

– Девять дюжин? Но почему девять дюжин плюс одна?

– Точно, плюс одна, мисс Нестле. Дело в том, что я согрешил, так что не протяну в аду и недели. А девять дюжин и одна – это ровно 109 штук. Что означает... впрочем, оставим это. К одной из роз, лучше белой, прикрепите вот эту записку, пожалуйста.

На одной из фирменных карточек «Жанни» я нацарапал следующее: «Хейзл, сегодня следующий раунд. Разминайся».

Записку я, естественно, не подписал.

– Белый цвет символизирует чистоту и непорочность, мисс Нестле? Доброту, целомудрие, искренность и все такое прочее?

– Ну... примерно... Чистоту и целомудрие – это точно.

– То, что нужно.

– Красные розы – символ любви и преданности.