Шеллшок

Он почти выплюнул в меня эти слова, и его карие глаза делались все темнее в продолжение этой речи. Вот тогда-то я понял, что Барри Мидленд — не просто знающий врач, но чертовски хороший врач, и все такое прочее, о чем говорил мне Пол Энсон.

Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем соваться со своим комментарием по поводу состояния Романеля. Ведь сам Пол, бывший здесь в Аризоне, в Маунтин Шэдоуз Ризорт в связи с одним серьезным случаем, сказал мне очень важную вещь, о которой я совершенно позабыл. Каждый человек, даже здоровый, во многом зависит от мнения, даже невысказанного, окружающих его людей. Но человек больной, так сказать, «пациент», особенно находящийся в обезличенной больничной обстановке, изолированный от мира, ослабленный, лишенный сопротивляемости хирургическим и прочим вмешательствам, становится сверхвнушаемым. Заставьте его поверить, что ему будет лучше, и у него появятся шансы; но убедите его, что надежды мало, что у него болезнь, именуемая «неизлечимой», то есть что лечащий его меднолобый врач ни черта не смыслит в своем деле, — и он наверняка окочурится раньше срока, что блестящим образом подтвердит преступный диагноз.

Но больше всего меня поразило в словах Пола в прошлый раз — между прочим, тогда я был этим самым пациентом — то, что даже будучи без сознания, в сонном состоянии или в глубокой коме, пациент слышит все — все вздохи, «охи» и «ахи», наподобие «Черт, посмотри-ка на эту гадость рядом с его печенью», «У моего приятеля было то же самое, и он умер через три дня, бедолага» или «Я думал, что он уже скопытился». Может быть, его сознание и не слышит эти слова, но какая-то постоянно бодрствующая часть его внутреннего «я» фиксирует их более полно и более точно, нежели электронная память, и нередко происходит утечка этой информации в сознание, производя поистине разрушительное действие. То же самое происходит, когда комментарии делает такой врач, как Барри Мидленд, но эффект при этом получается просто волшебный.

Я с возрастающим интересом наблюдал, как доктор Мидленд вталкивает иглу в вену на руке Романеля, убирает зажим с пластиковой трубочки и регулирует струйку жидкости.

— Вы можете сказать мне, доктор, что это за жидкость? — поинтересовался я.

— Разумеется. — Он снова взглянул на меня и почти улыбнулся. — Я не из тех эскулапов, которые полагают, что больному пойдет на пользу, если он будет в неведении относительно магических манипуляций своего врача. — В этом месте он улыбнулся по-настоящему. — Я велел своей медсестре приготовить раствор № 4 заранее. Основой его служит обычная лактированная инъекция Рингера — главным образом вода и электролиты, к сожалению, остальные компоненты малоэффективны. Я считаю, что введение жидкостей в кровеносную систему больного — это лучший из имеющихся способов обеспечить питательную поддержку, чтобы восстановить его энергию, укрепить лимфатические узлы, нервные окончания и клетки, помочь ему подняться на нога.

— Вы все больше впечатляете меня, док… доктор.

— Пусть будет «док», мистер Скотт. — Он дотронулся пальцем до мешочка с раствором № 4. — Первым делом — и это самое важное — я добавил к этой настойке Рингера несколько граммов бессульфитного аскорбата, то есть витамин С, пригодный для внутривенного вливания. Во всех случаях инфекции, токсемии, шока, физического увечья или травмы, например, при хирургических операциях, врач должен давать больному аскорбат, хотя бы в больших оральных дозах, но предпочтительнее в виде внутривенного вливания, если состояние тяжелое или прогноз неутешителен.

— Аскорбат. Не слишком ли мудреное словечко для элементарного, всем известного витамина С? — спросил я, подмигнув Мидленду.

— Вы хотели сказать, элементарного, всем известного, волшебного витамина С. Его прием должен быть самым повседневным делом, особенно в больницах и хирургических отделениях. Как это ни печально, большинство врачей просто-напросто игнорируют это исключительно эффективное и безвредное лекарство, хотя их пренебрежение часто приводит к затяжке болезни или даже к смерти пациента.

— К смерти пациента? Не слишком ли сильно сказано, док? Вы не перехлестываете?

— Нисколько. — Он сердито посмотрел на меня, точно так же, как минуту назад. — Любой врач, но прежде всего любой хирург или онколог, который не прописывает аскорбат своему, как говорят, «гипоаскорбомичному» больному, должен считаться виновным — и он действительно виновен — в преступной небрежности и медицинском невежестве.

— Пол говорил мне, что вы — особый случай, — заметил я.

— Но я начинаю подозревать, что он не сказал и половины правды. — Я усмехнулся, а доктор снова подарил мне улыбку.

— Что еще имеется в этой похлебке? — спросил я. — Разжиженные ребрышки с картофелем?