Шелопут и фортуна

Как нелюбимы мной – из-за невинного по большей части вранья – большинство мемуаров, в том числе и моих собственных воспоминаний. Именно воспоминаний – пусть порой и очень незаурядных, даже великих людей. Они как бы свидетельствуют о правде, на самом деле воспроизводя картины из собственной памяти, к тому же обрисованные неоднозначными, скорее всего обманными, точнее – приблизительными словами. По сравнению с таким «документализмом» выдуманный рассказ маститого или, напротив, начинающего беллетриста, создающих новорожденную «другую реальность», – истинная подлинность, еще не преломившаяся ни в чьем субъективном восприятии.

…Да, не штурм, а осада – вот, может быть, более верный путь для затеи под девизом «В незримом мире смысла». Мой «план Барбароссы» заключается в следующем.

В хаотичном порядке, как возникает в памяти (то есть в беспорядке), я излагаю нечто происшедшее в моей (а значит, и нашей с Галиной) жизни, по возможности безоценочно, без разбора важности, интересности, причинности, влиянии на что-либо последующее (минувшее) и т.д. И, может быть, отсутствие просматриваемой разумом цели оградит от соблазна «поддавков», невольного отбора «выигрышных» эпизодов, их выстраивания в плановой логике и т.п.

И тогда, как знать, свободная от авторского или редакторского замысла, вообще от сознательной закономерности мозаика случаев, наблюдений вдруг представит… что? Может быть – пусть приблизительную, но с надеждой на «как есть» личность мемуариста? Или прояснит некоторые пружины жизнедеятельности? Например: какие силы соединяли в чем-то разные сущности – меня и Галю? А какие – работали на разрыв, однако не смогли преодолеть случившуюся спайку.

Или эта мозаика не покажет… ничего. То есть просто беспорядочность, сумбур, взывающий к канонам отвергнутой (сдуру?) Логики.

По мне – занимательно и то, и другое, и третье…

На другой день после случайного обнаружения томика Тагора электронная почта принесла дело, какие я отношу к разряду неотложных. Ида Яковлева, вдова не так давно ушедшего из жизни бывшего редактора ростовского «Комсомольца» Бориса Яковлева, с которым и меня, и Галину не раз сводила судьба, собрала книгу его сочинений, соединив вместе с ними воспоминания о нем самом. Она попросила взглянуть редакторским глазом на состав и построение сборника.

Читая одну из статей Бориса, посвященную русскому языку, я невольно завис над одним абзацем.

В окончании «Шелопута и Королевы» есть размышление о высказывании философа Мераба Мамардашвили о «мертвых отходах жизни», ее околичностях, часто не оставляющих места для подлинности. И вот я читаю сочинение Яковлева: «Один из самых крупных философов конца минувшего столетия Мераб Мамардашвили в своих лекциях о Марселе Прусте так высказался…: «Для каждого нашего жизненного состояния всегда есть его дубль. Мертвый дубль. Ведь вы на опыте своем знаете, как трудно отличить нечто, что человек говорит словесно, – не испытывая от того же самого, но – живого. Почему трудно? Потому, что слова одни и те же, и вы, наверное, очень часто находились в ситуации, когда в силу какого-то сплетения обстоятельств, слово, которое у вас было на губах, вы не произносили, потому что в то же самое мгновение, когда вы хотели сказать, чувствовали, что сказанное будет похоже на ложь».

Вряд ли бы я обратил внимание на совпадение одной и той же персоны в разных текстах, если бы это высказывание не касалось именно соотношения слова и смысла. Мне хотелось здесь избежать банальности, а именно, цитаты: «Мысль изреченная есть ложь». Но, как видите, не удалось. Она выскочила по обратной аналогии с наблюдением: запечатленная буквами мысль вызывает – не в голове, ее породившей, а в реальной действительности – как бы оматериализовавшиеся ее подтверждения (обнаружилась книга Тагора, казалось бы утерянная; затем – статья, подоспевшая, словно по требованию в поисковой системе. И то, и другое подсказывало мне разумность мотива еще не написанной книги, само собой выпорхнувшего из ее предположительного названия).

Какую радость что-то подобное вызывало у меня в начале работы над «Шелопутом и Королевой». А в конце – уже некое тихое недоумение. Все же что это? Откуда?..