Шелуха/Husk

— Ещё как. Скоро надеру тебе задницу, — шутит Стайлз, едва разлепляя губы. У него так болит голова, что жить не хочется.

— Считай, уже надрал, — и оборотень усмехается своей, фирменно питерской, ухмылкой, слегка проводя пальцами по подвешенной на стойке капельнице. — Знаешь, что Дерек захаживает сюда каждую ночь?

— Нет. — У него нет сил даже на удивление. Но что-то подсказывало, что Дерек рядом. Постоянно.

— Этим ты меня и уделал, кнопка. Вы, ребята, нравитесь мне. Никогда бы не подумал, что всё случится так прозаично…

— Какое сегодня число? — Стайлз открывает тетрадь на чистой странице и хмурится, заставляя глаза поймать ракурс. С ними уже совсем плохо.

— Тридцатое, — МакКолл усаживается в кресло у кровати и достаёт из школьной сумки пару тетрадей. Он занимается здесь, чтобы Стилински не заскучал. Это ценно.

Делая быструю запись — на большую просто не хватает сил, — Стайлз откладывает ручку и прячет тетрадь в ящик стола. Он уже пообещал себе написать кое-что, когда поднаберётся сил. Он уже знает, кому отдаст свой дневник.

Он не уверен, что это кому-то нужно, но…

МакКолл тихо бубнит себе под нос, углубляясь в свои конспекты, а Стайлз наблюдает за ним из своего угла и чувствует себя стариком. Бенджамином грёбаным Баттоном, чья жизнь угасает с быстротой горящей спички.

* * *

— Не думал, что ты придёшь, — честно говорит Стайлз, наблюдая, как Дерек осторожно закрывает окно. Голос слегка охрип, но спать не хочется совершенно, несмотря на то, что часы на прикроватной тумбочке показывают почти два ночи.

— Не думал, что тебя отпустят домой сегодня, — в тон ему отвечает Хейл, оборачиваясь.

— Первый раз — пробный. Завтра возвращаюсь. Если не станет хуже — отпустят на неделю. Прикинь, волчара, я словно под конвоем. Если пофантазировать, это можно использовать для сюжета какого-нибудь охренительно нудного комикса.

Стайлз закрывает крышку ноутбука и разворачивается к Хейлу на вертящемся стуле. Он сам не понимает своего взгляда, когда откидывает голову на спинку и смотрит ему в глаза. За те две недели, что он провёл в больнице, Дерек почти не говорил с ним. Только какие-то незначительные и короткие фразы. Даже не прикасался, что однозначно было очень странно после того, что произошло в Мохаве.

Он будто… боялся?

— Хреново выглядишь.

— Спасибо. — Стилински улыбается и думает, что они больше никогда не вернутся в пустыню. Дерек оказался прав. — К счастью, я этого в подробностях уже не увижу. Ну, знаешь. Кажется, у меня зрение упало до минус ста в одном глазу и минус пятисот в другом.

Он заливает, конечно.

Потому что всё ещё видит Хейла. Как тот хмурится и делает шаг вперёд, внезапно приседая перед креслом, на котором сидит Стайлз. Он перебарывает глупое желание потрогать кончиками пальцев его волосы. Просто сидит и не двигается, рассматривая прямые ресницы Дерека.

— Голова болит?

— Она всё время болит. Ты есть хочешь? — Брови Хейла удивлённо приподнимаются. — Что ты так смотришь? Уже перехватил свежего кролика по пути сюда? У меня в холодильнике охуенно вкусная пицца, если ты любишь курицу с ананасом.

Дерек терпеть не может курицу с ананасом.

— Если в твоём доме больше нет ничего съедобного…

Стайлз резво поднимается.

Не так резво, как вскочил бы на ноги Стайлз-в-прошлом-году. Или даже Стайлз-месяц-назад. Этот Стайлз придерживается рукой за стену просто так, будто пробует обои наощупь, но Дерек видит, как изредка напрягаются тонкие пальцы, и слышит быстрые удары сердца.

Ему тяжело.

— Только тише, — шепчет Стилински. — Отец спит.

Они вместе разогревают еду в микроволновке — самому Стайлзу сложно. Он натыкается на стулья и угол стола, пока направляется за солонкой и перечницей. Дерек старается не замечать частого моргания и запаха рождающейся слепоты. Он делает всё, чтобы это стало похоже на извращённую пародию непренуждённого семейного ужина.

Хейл отказывается идти в гостиную и включать телевизор, а Стайлз невероятно счастлив этому. Он бы сдох от лишних звуков, а картинку всё равно бы не рассмотрел.

Он счастлив также возможности слеповато смотреть, пряча улыбку, как Хейл откусывает от своего куска и слегка вытягивает губы, когда горячий сыр тянется, тянется и тянется, отказываясь отрываться от пиццы. Стайлз протягивает руку и, не сдержав смешок, подцепляет его пальцем, отправляя в рот.

Дерек, судя по всему, понятия не имеет, как реагировать, и из всего багажа своих реакций выбирает кривую усмешку. Он облизывает губы и говорит, что пиццы дерьмовее ещё никогда не ел.

Стайлз смеётся. Он с ним согласен.