Шелуха/Husk

И продолжает гладить его, словно выжимая, но — медленнее, осторожнее, упиваясь остатками дрожи, прокатывающей по молодому телу. Ловя их на напряжённой шее языком.

Когда Стайлз ловит в своей голове первую членораздельную мысль — она звучит примерно как «вот это нихуя себе», — на нём уже надеты штаны. Тело блаженно расслаблено, а между его ног всё ещё стоит Хейл, спокойно глядящий в лицо из-под полуопущенных век и…

— Твоюмать, — выдыхает Стайлз, закрывая глаза.

Дерек слизывает с кончиков своих пальцев его сперму.

— Господи, ты чокнутый. Весь в дядюшку, — шепчет Стилински, смущённо утыкаясь лбом в голое плечо волка. — Я ещё никогда в жизни не… О, боже.

У него сонно заплетается язык. Руки немного дрожат, а губы и шея пекут, словно их целовали и кусали до умопомрачения.

— Дерек… а как же ты?

— Всё нормально, — горячие губы касаются его виска. Он отстраняется на пару секунд, чтобы подобрать и надеть свой свитер. — Идём.

Пока Хейл несёт Стайлза на второй этаж, тот обнимает его ногами и руками, как коала. Это совсем не унизительно. Это тепло, грустно, сладко; это имеет запах фруктового мыла и лёгкого беспокойства.

Стайлз тычется холодным носом под челюсть Дерека и улыбается, потому что колючая щетина действительно колючая. Странная поза не мешает им войти в комнату, закрыть дверь и включить ночник.

— Ты присмотришь за отцом? — спрашивает Стилински уже с постели, когда Хейл садится рядом.

— Джон сильный.

— Он самый сильный, — моментально соглашается он, накидывая одеяло на разомлевшее тело и скручиваясь на матрасе. Добавляет уже шёпотом:

— Но это убьёт его.

Дерек молчит. Его ноги стоят на полу, локти — на коленях, спина напряжена. Он слегка взъерошен, зацелован, и видеть его в таком виде — лучшее, что происходило со Стайлзом за последние недели.

— Я скучал, — зачем-то говорит он и видит, как Хейл запускает пальцы в волосы.

Дурак. Лучше бы тебе молчать.

Стайлз тихо вздыхает, зарываясь носом в угол наволочки. Дереку это не нужно. Ему не нужно слюнявое «скучаю», «думаю», «хочу». Он — зверь. У него инстинкт. Защитника, самца, убийцы.

Они сидят в тишине ещё минут семь — Стайлз отсчитывает каждую секунду, не открывая глаз.

— Когда я стану слепым, как крот, моему отцу придётся кормить меня. Гулять со мной. Читать мне. Я ненавижу это. Я буду как дерьмо.

Сказать это и почувствовать тёплую ладонь на своих волосах. Тяжёлую, но не давящую. Скорее — спокойную. Стайлз считает, что это почти победа, которая почти гонит мысли из головы. Он не открывает глаза и довольно урчит, подаваясь под пальцы.

— Тебе не нравится, когда тебя кормят?

— Мне не нравится, что я буду видеть чёрный экран в этот момент. Я же не сломанный гаджет… м-м, я уже говорил, что твои руки — нечто, чувак?

— Достал ты со своим чуваком, — хмыкает Дерек и убирает руку. — Могу пообещать, что если увижу твоего отца с едой около тебя, сделаю всё, что в моих силах, чтобы прекратить это.

— Я был бы не против, если бы меня кормил ты.

— Пиццей с курицей и ананасами, например?

Стайлз недоверчиво приоткрывает глаз. Дерек кусает губу, приподнимая бровь.

— Она была ужасной, — выдыхает он и мягко смеётся. Стайлз смеётся тоже.

Они оба старательно не замечают, что их руки слегка соприкасаются пальцами.

— Ты останешься? — шёпот совсем тихий и слабый.

— Нет. Скоро проснётся твой отец.

Стайлз понимает, что держать глаза открытыми становится тяжело. Было бы классно, конечно, уснуть, пока Дерек здесь, но… Есть кое-что важное. Очень, очень важное.

— У меня будет одна просьба, — тихо шепчет он. — Подай мне тетрадку со стола. И, Дерек, я хочу, чтобы ты забрал её… потом.

— Потом? — переспрашивает Хейл, беря в руки толстую тетрадь. На обложке синим маркером выведено одно-единственное слово. Он поднимает вопросительный взгляд. — Что это?

— Мой… дневник.

Стайлз принимает тетрадь и кладёт её рядом с собой на подушку.

— Когда всё это закончится, забери его, ладно?

Дерек хочет сказать, что ничего не закончится. Что всё будет нормально, что они справятся. Но это неправда. Правда в том, что волчий нос чует беду. Большую беду — и от этого предчувствия сжимается горло.

Стайлз в своей кровати похож на крошечного имбирного человечка. У него словно вот-вот раскрошатся руки и ноги.

— Хорошо. Я заберу.

— Спасибо, — Стилински улыбается своей лисьей улыбкой, слегка морща нос.

Когда Дерек уходит, Стайлз, некоторое время, щурясь, осматривает родные стены, увешанные плакатами. Рабочий стол, слегка покосившиеся жалюзи на окне, а затем открывает дневник и с силой трёт глаза, словно умоляя свой взгляд хотя бы ненадолго проясниться. Тянется за ручкой на тумбочке.

Сейчас самое время.

Стайлз ещё не знает, что это последняя ночь, которую он проводит в своей комнате.

Последняя запись в дневнике датирована вторым октября, чужим почерком, напоминающий почерк шерифа Стилински.

«Сегодня он ослеп.

2.10.13.»

* * *

В ноябре Мохаве по-прежнему сухая и безжизненная. Все пустыни такие, всегда.