— А то, что и Рома, и Степа — дети воронежских оперов… Я Рому спрашиваю: «Как же ты, имея отца-мента, до такой жизни докатился?» А он мне: «У тебя сын есть?» — «Есть», — отвечаю. — «А ты его много видишь?!» Тут я задумался: сына действительно не вижу, пропадая целыми днями, а то и сутками на работе. А он мне: «Вот то-то…»
В голосе Дремова звучали уже не ирония, не сарказм, не насмешка, а грусть и тревога. Ибо, спасая и оберегая от бед чужих, при такой бешеной, изматывающей работе, как у оперов, как бы своих близких не утерять…
Повисшую паузу нарушил сочинитель, решивший поставить последнюю точку в этом криминальном сюжете:
— Наверное, приказ о поощрении был?
И лукаво прищурился, зная, как любят «верхи» поощрять сотрудников на «земле».
— Конечно, — тут же вернулся Дремов к прежнему насмешливому тону. — Шефу и начальнику розыска прежние выговора сняли. А обо мне, слава богу, даже не вспомнили. И хорошо: а то бы сначала взыскание вкатили, о котором прямо намекали, а потом бы его и сняли. Чтобы и волки были сыты, и овцы целы…
— Разве такое бывает? — усомнился ветеран уже не понарошку, а всерьез.
В его времена такого, чтобы в один день и приказ о наказании, и приказ о снятии наказания сотруднику, не практиковалось. Но все течет, все изменяется…
— Сейчас все бывает, — заверил Дремов, взглянув на часы. — Однако мы заговорились…
— Что ж, спасибо за интересную беседу, — встал сочинитель. — Может быть, где-то использую… Правда, сейчас я пишу все больше на исторические темы… О князьях курских да воеводах…
— Что-то слышал… — придержал его репликой заместитель начальника. — Опера говорили, что из-за этого даже розыскника Письменного достаешь…
— Есть малость, — в тон полицейскому начальнику отозвался сочинитель. — Думаю опять к нему зайти…
— Не стоит.
— Почему?
— Да укатил он в Воронеж других подельников Ромы-истомы и Степана-басурмана задерживать.
— Жаль.
— Да ты не жалей, а в другой раз приходи. А сегодня, раз имеешь желание общаться с операми, лучше к заместителю начальник отделения уголовного розыска, Кутыкину, загляни. Ему присвоено звание «подполковника полиции». Вот и поздравь его.
— Обязательно, — направился к дверям сочинитель. — Хоть одно светлое пятно на сером безрадостном фоне вашей службы.
— Ничего не поделаешь, — снимая трубку с телефонного аппарата, отозвался Дремов, — служба у нас такая… Днем и ночью… Алло, дежурный…
Кабинет заместителя начальника ОУР Кутыкина Дениса Владиславовича, теперь уже подполковника полиции, находился на том же втором этаже, что и кабинет заместителя начальника отдела. Только в другом крыле. Был он, конечно, победнее обставлен и без портретов вождей и президентов. Но тоже ничего. Вполне современный офисный кабинет. Только папками всевозможных оперативных дел да бумагами со штампами и броскими резолюциями завален под потолок. И на столах, и на сейфах, и на полках деревянных шкафов — везде красовались эти бумажные носители тайн и полутайн, а чаще всего засекреченной «пустоты» и бесконечных забот ежедневной деятельности оперативного сотрудника.
— Здравия желаю, господин подполковник, — постучавшись и открыв дверь в кабинет Кутыкина, сразу взял «быка за рога» сочинитель. — Говорят, вас можно поздравить?..
— Можно, — смущенно улыбнулся Денис Владиславович, вставая со стула и протягивая руку. — Не думал, не гадал, но случилось…
— Тогда поздравляю от всего сердца, — подойдя, пожал руку сочинитель. — И как говорится, новых успехов на поприще борьбы с преступностью.
— Спасибо. И какими ветрами? — указав на свободный стул, поинтересовался Кутыкин.
— Шел в Совет ветеранов, но встретился с Дремовым. Он не только о криминальной одиссее воронежских гастролеров поведал и своих бессонных днях и ночах, но и о присвоении вам очередного звания. Вот такими ветрами и занесло…
— Понятно, — протянул Кутыкин, усаживаясь в кресло не меньших размеров, чем у Дремова. — А о раскрытии убийства Дремов не поведал? — поинтересовался тут же все так же улыбчиво.
— Знаете, нет… — навострил ушки, как охотничий пес, на новую добычу сочинитель.
— Значит, поскромничал…
— И когда же это случилось?
— Да девятого марта, — взглянул Денис Владиславович на большой трехъярусный настенный календарь.
— Можно, хотя бы краткой фабулой? В двух-трех словах… Остальное уж как-нибудь домыслю…