Шемячичъ (СИ)

Выпили, не жадуя. Больше ради приличия. Закусили неспешно. Оба готовились к беседе.

Эх, хороша амброзия! — вытер перстами усы и огладил бороду князь Семен, как бы давая сигнал собеседнику о готовности к разговору.

— Так какая докука привела уважаемого князя в наши места? — первым приступил к сути дела Василий Иванович.

— А такая, что ныне стало тяжко жить под Литвой, — глядя в упор на хозяина, не стал тянуть с ответом черниговский гость. — Католические попы, ксендзы, уже не только до черного люда добираются, но и бояр, и князей своей верой неверной примучивают. Насильно перекрещивают. Но даже не это беда, а то, что великий князь литовский Александр Казимирович, их в этом полностью поддерживает.

— Что верно, то верно… — скорбно, по-бабьи, поджал губы рыльский князь. — Сам о том, недавно размышлял. А что делать-то?.. Не войной же на Александра идти…

— Зачем войной идти, — отпил пару глотков вина князь Семен. — Надо уйти… как другие русские князья.

— И куда же? — впился, словно двумя шильями, немигающими глазами в лицо черниговского гостя Василий Иванович.

— Да под руку великого князя московского, — прокхекавшись, будто враз запершило в горле, тихо молвил князь Семен. — Вон князья Мезецкие да Воротынские перешли — и в ус не дуют… Ничего в Руси московской живут… В чести ходят…

— Так у них опалы, как у наших родителей от московского великого князя не было — то ли возразил, то ли попечалился хозяин, опустив долу взгляд.

Василий Иванович хоть и моложе черниговского князя на десяток с лишним лет, умом и сметкой не уступит. Знает, когда и что сказать, а когда и промолчать. Но при этом и громко сказанное могло ни о чем не говорить, и молчание бывало красноречивее слов. Вот и теперь «загнул» так, что как хочешь, так и понимай…

— Так то у наших дедов и отцов замятня случилась, — окольными путями повел речь Семен Иванович. — А мы, вроде, и ни при чем… — потянулся он всем телом через стол ближе к хозяину, будто желая его лучше разглядеть. — Или ты по иному мыслишь?..

— Ну, мыслю я, как и ты, князь, — тут же отозвался на укор Василий Иванович. — А вот как мыслит великий московский князь, неведомо. Помнится, когда у них с Александром дело о сватовстве да о свадьбе шло, так отписывал он грамотку в Вильну, чтобы ни тебя, ни меня Александр не выпускал. А коль куда ино уйдем, чтобы назад не принимал. Забыл что ли?

— Не забыл, — прищурился скептически князь Семен Иванович. — Только когда это было? Ныне иные ветры дуют и иные песни поют…

— Так-то оно так, только боязно, — поморщился князь Василий, будто от зубной скорби. — Вдруг мы туда, а нам и рады — сразу в узилище…

— Но зачем нам сразу ехать в белокаменную? — постарался развеять сомнения рыльского князя черниговский. — Можно ведь, находясь тут, туда людей верных послать: пусть порасспросят княжьих бояр да дьяков. Если великий князь зла не держит, то можно под его руку перейти, опять же оставаясь тут.

— А еще бы лучше потребовать от Иоанна охранную грамоту, — съязвил князь Василий. — Только мыслю, что как бы нам впросак не попасть: от одного берега откачнемся и к другому не прибьемся. Как бы не оказаться между молотом и наковальней… Тогда точно гибель.

Были ли искренними последние слова рыльского князя или так он «прощупывал» серьезность намерений дальнего сродственника своего, трудно сказать. Могло быть и так, и этак, и все вместе. За несколько мирных лет Василий Иванович, не позволяя себе втянуться в пограничные конфликты с московскими воеводами, успел и грады свои обстроить, и княжество укрепить, и дружину нерастраченной иметь. А перейди он под руку Иоанна Иоанновича — обязательно начнутся конфликты с литовскими воеводами. И тут о мирной жизни только вспоминать придется. Но с другой стороны великий литовский князь Александр ему столько дурного сделал — отца из татарского плена не вызволил, мать сначала соблазнил, а потом в монастыре уморил, в вере преследовать начал — что пора и ему сторицей отплатить.

Не менее всего прочего опасался Василий Иванович и подвоха со стороны соседа. Кто знает, не положил ли князь Семен глаз на его удел, да и придумал весь этот сыр-бор, чтобы опорочить его в глазах Александра. Люди часто говорят одно, думают другое, а делают третье. Потому и поговорка бытует, что «чужая голова — потемки». Тут надо не только нос по ветру держать, но и ухо вострить: как бы где маху не дать, не оскользнуться, не упасть… Вот и ведет рыльский князь словесную игру, словно в кости играет: чет или нечет…