Шемячичъ (СИ)

«Вот и развязались сами собой все семейные узлы, все докуки, некогда так угнетавшие меня, — горько вздыхает Василий Шемячич. И тут же поправляет себя: — Ахти мне, нет, не все… За всеми делами, за строительством домов и церквей как-то забылся выводок Настасьи Карповны. Забава, пожалуй, уже замужем… А вот Дмитрий… Ему, надо думать, лет двадцать-двадцать пять… Поди, тоже женат — он куда старше сына моего Ивана… По всем статям пора бы ему уже и проявиться, в дружину ко мне попроситься… Но не идет. По-видимому, Настасья Карповна слово, данное мне, не докучать, соблюдает… А может, и гордыней уязвлен… Непременно надо кого-нибудь к ним в сельцо родительское отправить, разузнать, что да как…»

Дмитрий хоть и был рожден Настасьей от отца, но Василий не только брата в нем не видел, но и родственником не считал. Таких байстрюков, надо думать, немало бегает по весям и градам земли Северской… И что же — их всех братьями считать?.. Да и от самого Василия немало девок брюхатило — и опять что ли сыновья?.. Нет! Дети рождаются только в браке, при святом венчании. Остальное — глупость и несуразица.

«Однако этого байстрюка лучше на глазах держать, — решил окончательно рыльский князь судьбу Дмитрия. — Пошлю-ка я в сельцо пана Кислинского не разузнать о нем, а привезти его сюда. Вместе с семьей, если женат… Так-то ладнее будет».

Поразмыслив о делах близких, семейных, Василий Иванович снова возвратился к делам большим, государственным. Тревожили, не отпускали они рыльского князя. То пчелками, то ядовито жалящими осами жужжали в начавшей лысеть на затылке голове.

«А великий князь московский хитрец из хитрецов… — вновь с каким-то неприязненным удовлетворением отметил он действия Иоанна Васильевича. — Верейское и Тверское княжества к рукам своим прибрал. Сначала вроде за сыном Иоанном Иоанновичем закрепил, а как тот умер, за собой оставил. Хитер!»

Хоть Москва и далеко от Рыльска, но и сюда вести разные оттуда докатываются. Когда в 1490 году умер старший сын московского князя Иоанн Иоаннович, рожденный от брака с Марией Борисовной, княжной тверской, то был слух, что его отравила великая княгиня Софья Фоминична. Возможно, не сама, а через своих слуг, но суть-то одна. В природе византийских цариц было травить неугодных им императоров и царей ядами. Большие мастерицы на то были, особенно, если к престолу рвались. К тому же слух подтвердился последующей вскоре опалой великой княгини и возведением в чин великого князя московского внука, отрока Дмитрия Иоанновича. Тому только пятнадцать лет исполнилось. Сказывали, что бояре, сторонники Софьи, было взроптали такому выбору великого князя, но он им заявил: «Разве я не волен в своих детях и внуках? Кому хочу, тому и дам княжение, и вы мне в этом не указ!». Бояре, услышав такое, сразу прикусили языки. Но все это рыльского князя до поры до времени особо не волновало, хотя на заметку и бралось.

«Вроде бы и с Литвой открыто не воевал до последнего времени, и даже дочь Елену за Александра отдал1, но земли из-под Литвы ежегодно к Московскому государству присовокуплял, — вздохнул тяжело Василий Иванович и потянулся за жбаном — промочить горло ядреным ржаным кваском. — Не зря же велит своим послам величать себя государем всея Руси. А чуть Александр Казимирович зарыпается, тут же молдавского господаря натравливает или крымского хана Менгли-Гирея науськивает. Хорошо, что хоть до Путивля и Рыльска не велит тому ходить… — отпил еще глоток холодного кваса. — А так быть бы беде неминучей. Крымчаки — это половодье, которое ничем не остановить… Ни крестом, ни мечом.

Впрочем, с супругой, Софьей, слышно, не особо ладно живет, — метнулись мысли конским табуном в иную сторону. — То в узилище держал, то вновь ко двору допустил… То же самое с сыном Василием и внуком Дмитрием… То одного на великое княжение ставит, то другого; то одного опале предаст, то другого. А если кто из ближних бояр, князей или даже братьев роптать начинает, то сразу: «Разве я не волен в своих детях и внуках? Кому хочу, тому и дам княжение, и вы мне в этом не указ!».

А у меня лучше ли с супругой? — тут же получил крепкий укор от собственной совести. — Охладел так, что и спим, и трапезничаем порознь. Правда, я еще с боярышнями некоторыми, — хмыкнул самодовольно, — а она — с подушками да попонками. — Князь вздохнул и вновь возвратился к тому вопросу, с которого начал: — Как быть? Какой стороны ныне держаться, чтобы в проигрыше не оказаться? И посоветоваться не с кем. Сын молод, родителя нет Ушел из жизни старый духовник Никодим. Покинул этот свет и игумен Ефимий… С Никодимом и Ефимием можно было бы поделиться, а с теми, кто сменил их — ни в коем случае… Веры им нет».