Шемяка

— Гликерию, ее! — наемник тряхнул гривой волос и неожиданно бухнулся на колени. — Она мне жизнь спасла! Теперь навсегда в сердце моем. На смерть из-за нее пойду. Обет дал Господу! Не выкупишь, буду сидеть в темнице до конца жизни. Таково мое условие.

Ключник делал вид, что дремлет, а сам внимательно прислушивался к разговору. Я его окрикнул:

— Ваша баба, о которой он толкует?

— Наша, — солидно кивнул монах. — Ипата Гуся дочка, в монастырских закупах* числится. Ипат преставился в прошлом годе, а долг так и не отдал. Так долг на нее пал.

закупы — категория зависимого населения в Древней Руси. В Древнерусском государстве свободные смерды, заключившие с феодалом особый договор (др.-рус. рядъ), становились рядовичами, которые делились на вдачей и закупов. Если рядович брал взаймы ссуду (купу), то на период отработки этой ссуды и становился закупом.

— Ничего не обещаю, — я глянул на наемника. — Но попробую. И запомни, мои расходы сам отрабатывать будешь.

Фламандца увели, а я прямым ходом отправился к игумену, уже понимая, что тот из меня за эту сладкую парочку всю душу вытрясет.

И не ошибся.

— А кто долг за Гуся платить будет? Ась? — тряс бороденкой игумен. — А еретик? Еще надо разобраться, зачем он тебе.

— Он примет православие, — отрезал я. — За девку назови цену.

— Иудино согласие недорого стоит! — насупился монах. — Обманет он тебя, ей-ей обманет. Не верю!

— Отче, отче... — я покачал головой. — Не будем из-за пустяков ссорится. Ведь одно дело делаем. Да и недосуг мне с тобой торговаться. Назови цену и разойдемся. Ну?

— Цену? — монах хмыкнул. — А отдай нам борти в Звенигородской земле!

— Ты не ошалел часом?

Торговались долго, уже брат Васька не выдержал и приперся с разборками: мол, какого хрена возишься.

Но совместными усилиями уломали, игумен согласился принять оплату товаром, воском, медом, да солью. Но не продешевил скотина эдакая — фламандец со своей девкой обошлись мне как целая деревенька.

Но я все равно остался довольным собой — в который раз получилось вжиться в образ князя.

Из-за всей этой суеты пришлось снова остаться в монастыре ночевать, но брат Васька не перечил — он вчера перебрал с хмельным и теперь страдал с жуткого похмелья.

Иоганна оперативно окрестили, а крестным отцом выступил я сам. Братва из дружины восприняла брабантца сдержанно, но без откровенной вражды. Хотя Вакула все-равно недовольно кривился.

— На што он тебе, батюшка? — детина состроил пренебрежительную рожу. — Словно из наших удалых молодцов мало? Как там его? Бырыбантец? Немец и есть немец, дурной народец. Знаю, бивал таковых.

Судя по всему, он оказался отъявленным ксенофобом.

— Не нуди, — недовольно буркнул я в ответ.

— Ты бы хоть испытал его, — обиженно огрызнулся стремянной. — Наговорить-то разного можно. А как на деле? Можыть никчема на деле. Давай я на саблях его попробую? Али на копьях или еще на чем?

— Попробуешь со временем. Пусть слегка откормится. Пока иди...

Стремянной бубня под нос убрался.

— Правильно сделал, что вызволил латинянина из поруба! — заметила аланка, проводив подозрительным взглядом Вакулу.

— Почему?

— Ты его от лютой смерти спас... — Зара что-то придирчиво отбирала какие-то безделушки в своей шкатулке. — Он теперь верный будет до гроба.

— Все предают.

— Все, — согласилась аланка. — Но этот не предаст. Я людей вижу. А девку я его привечу, через нее его в узде держать будешь.

— Княже, — дверь приоткрылась и в комнату просунул голову отрок из дружины. — Тут к тебе эти, латинянин с девкой своей просятся. Гнать, али как?

— Зови... — я встал с кровати и пересел на резное кресло в красном углу* светлицы. Зарина накинула покрывало на голову, скрепила обручем и тут же стала за моим правым плечом.

красный угол (от ст.-слав. красьнъ — «красивый, прекрасный») — у восточных славян наиболее почётное место в избе, в котором находились иконы и стоял стол, обычно был обращён на юго-восток.

Иоганн и Лушка вошли и сразу пали на колени. Причем, как я подметил, инициатором стала Лукерья, но брабантец перечить не стал.

Наемника отмыли в бане, подстригли и успели приодеть. Теперь он ничем не отличался от моих ближников, даже морда стала исключительно славянская. А вот Лушка удивила — сначала она мне показалась серенькой мышей, даже дурнушкой, но сейчас чудесным образом расцвела. Маленькая, ладная и миловидная, с удивительно располагающим к себе привлекательным личиком.

— Встаньте... — тихо, но властно приказал я. Роль князя мне начинала все больше и больше нравится. А если точнее, нравилось то, что у меня получалось соответствовать.

— Не смеем, князь-батюшка, милостивец ты наш... — пискнула Лушка, быстро стрельнув на нас голубыми глазками.

— Если князь приказал, — спокойно отозвалась Зарина. — Надо исполнять беспрекословно.

Лукерья тут же вскочила и потянула за рукав брабантца: мол, вставай, чего телишься и сразу согнулась в поясном поклоне.

— Благодарим тебя княже за милость.

— Мой меч, честь и верность в твоих руках, княже! — добавил наемник.