Шемяка

Однако, к прибытию на место он сильно сократился, больше чем вдвое — отстающих бросили нахрен, отец гнал войско как проклятых, денно и нощно, видимо надеясь на внезапность.

Людишек по пути потеряли немало: кому санями ногу переехало, кто изнемог, кто захворал, а кого и волки по пути задрали. Да, было и такое, схарчили серые дозор, одни клочки одежи остались, да и то мало. Лошадей пало тоже немало.

Видок у рати по прибытию был аховый. Сам я перенес дорогу более-менее нормально, всеж князь и не под открытым небом ночевал.

В утешение себе могу сказать: как увидел войско московского князя, даже улыбнулся. У них то же самое, но кратно хуже. Судя по всему, тот даже посадских в строй поставил.

В общем, как уже говорил, стали на Клязьме, а московские построились, напротив. Нашу рать отец разделил на три части, то есть, на три полка. Головной, он же серединный полк, куда собрали самых боеспособных, тяжеловооруженных всадников, и еще два: левый и правый.

Но прежде всего этого, еще в пути на Галич, меня… как бы это сказать, раскрыли. И кто? Зарка моя, аманатка. Как раз после той памятной ночи, когда случилась любовь в баньке между нами. Черт… знал бы…

С утра заметил, что она начала меня сторониться. Ну как сторониться: аланка по-прежнему опекала меня и заботилась, но чувствовался какой-то странный холодок и отчуждение в отношениях. Я машинально не придал большого внимания: мало ли что, у женщин подобное в обычае, настроение по двадцать раз на день меняется. А чтобы сделать ей приятное, выбрал момент и презентовал на привале кое-что из своей части ярославских трофеев: комплект золотых женских височных сережек — усерезей. Очень старинный, богатый, на диво тонкой и красивой работы, даже под стать современным ювелирным изделиям.

В глазах аланки вспыхнула радость, которую она тут же потушила и подчеркнуто сухо поблагодарила.

— Спасибо, хозяин…

— Что не так? — я взял ее за руку.

— Все так, — очень знакомо отговорилась она, но по тону было понятно, что все совсем не «так».

Я подавил в себе вспышку злости и потребовал:

— Рассказывай, пока я совсем не осерчал. Ну?

— Другой ты стал! — с жалобным надрывом всхлипнула Зарина. — Совсем другой! Во всем. Как подменили!

— Мы же говорили об этом… — начал я и тут до меня дошло.

Твою же мать! Распознала, зараза, в постели, что чужой! У женщин же все это на уровне рефлексов! Тело то Шемякино, а привычки любовные и стиль самого процесса другие!!! Ведь у каждого мужика по-разному! Позы и все такое. Дурень я дурень, придется отбалтываться.

— Ты о баньке, что ле?

— Угу… — в глазах аланки блеснул неожиданный страх. — Не злись, хозяин, я даже испугалась. А как кто вселился в тебя, какой-нить нечестивый?

— Не любо было?

— Любо! — со подчеркнутым стыдом в голосе ответила Зарина. — Ой, любо! Но…

— Что, «но», дурища? — рыкнул я. — Решил попробовать по-другому и сразу плохой?

— Не плохой, хороший! — плаксиво возразила аланка и тут же пытливо, со скрытой угрозой спросила: — А кто научил? Можыть баба какая?

— Баба… — передразнил ее я. — Когда?

— Ну да. А как ты еще… ну… придумаешь? Ну скажи…

— Обойдешь, буду пользовать как пользовал раньше. Ишь…

— Дурак!!! Ой, прости хозяин. Ну скажи, молю!

Я склонился к ее уху и нашептал такого, что аланка залилась пунцовой краской. Ну а чего она? Я еще тот в этом деле затейник.

Как позже выяснилось, прежний хозяин тела занимался этим делом со своей аманаткой сугубо посконным способом, сиречь, «бутербродиком». А еще молился усердно перед тем, как…

В общем, на этом недоразумение прояснилось, но я решил впредь быть осторожней. Хотя, сей фортель мог быть просто бабской хитростью. Муж попробовал что-то новенькое, а баба что думает? Правильно, мол: почитает гулящей и развратной, так что надо сначала изобразить из себя святую невинность, для бережения. А после того, как мужику мозг вынесет, уже можно. Как-то так.

От приятных воспоминаний я улыбнулся, но при виде московской рати снова впал в уныние. Это что, мне туда впереди на лихом коне переться? А кому еще вести свою дружину? Конечно, мне. А если совней пырнут? Етить…

В общем, предстоящая битва никакого энтузиазма не вызывала. Да, страдаю излишней лихостью, бывает, но жизненный опыт большой. Не всегда, но частенько бережет. Опять же, дико претит своих рубить, особенно после этой гребанной войны в современности. Свои иззводят своих, а чужие пролучают профит. Всегда так.

Из мыслей вырвал один из моих ратников, притащивший какого-то встрепанного монаха.

— Грит к тебе, княже.

Монах согласно тряханул козлиной бороденкой.

Я ненадолго задумался, предположил, что это может быть гонец от игумена Зиновия и отъехал в сторону.

Монась долго копался за пазухой, потом подал мне маленький кожаный футлярчик в виде трубки.

Я угадал, он привез мне письмо от Зиновия.