Шенгенская история

Андрюс вспомнил, что всю жизнь Николь проработала в школе для трудных детей. Понял, откуда вынырнула эта ее интонация. Понял, что увидела хозяйка дома в них сейчас именно трудных детей, с которыми надо работать. Она ведь и так уже «работает» с ними со дня отъезда Франсуа назад в Париж. За эти дни он уже слышал в ее словах плохо скрытые мудрые советы или объяснения, которые должны были бы его самого подтолкнуть к правильному выводу. А тема разговоров не менялась, оставалась прежней – их с Барборой будущее.

Барбора через полчаса отправилась в квартиру старушки Анн, продолжать наводить там порядок.

Андрюс, оставшись один, заскучал. Послонялся по гостиной, снова присел за стол, уже убранный после завтрака. Поднялся на второй этаж в их временную спальню, где на столике-трюмо лежала открытка с адресом офиса благотворительных клоунов. Покрутил ее в руках – уже в который раз.

– Почему они тут все на бесплатной помощи повернуты? – спросил сам себя растерянно и тут же уставился на свое отражение в зеркале столика-трюмо. Зеркало и отразило его растерянность.

Мысль о том, что делать ему в Лилле нечего, уже не вызывала на губах воображаемый вкус горечи. Эта мысль просто трансформировалась в факт. Факт, который существовал как бы отдельно от того человека, которого он касался. Но игнорировать его при этом не получалось. Он ходил следом за Андрюсом по спальне, он спустился за ним следом в гостиную и вместе с Андрюсом в очередной раз подошел к окну, за которым хоть и не шел дождь, но ничего радостного или отвлекающего от мыслей даже человек, обладающий двухсотпроцентным зрением, увидеть бы не смог. Скучная улица, одинаковые дома, одинаковые окна, за одним из которых живет пенсионер Бернар – верный друг Николь, – поднимающийся всегда спозаранку и именно из-за этого отправляющийся через день в булочную, до которой десять минут ходу. Андрюс знал, казалось, все, что можно было знать об этой улице. Большего знать не хотелось. И выходить из дома на эту улицу не хотелось. И оставаться в доме желания не было.

Он вытащил из шкафчика бутылку с настойкой на неизвестном цветке, налил себе рюмку. Выпил и рассердился на себя: глупо и банально ожидать, что алкоголь улучшит ситуацию или добавит желаний. Единственное желание, принесенное этой рюмкой, определялось одним словом – закусить. И, не думая, Андрюс зашел на кухню, открыл холодильник и заглянул внутрь. В памяти зазвучал голос Николь. «В холодильнике хватает еды!» – сказала она перед тем, как отправиться по своим делам. Да, еды там хватало, но они уже почти неделю питались из чужого холодильника, они уже почти неделю были нахлебниками, и Андрюса остановила не совесть, а страх, боязнь привыкнуть жить за чужой счет.

Он все-таки вышел на улицу и пошел, торопясь, в сторону центра, в сторону кафе и магазинчиков, туда, где по улицам ездили автобусы и машины, а по тротуарам ходили пешеходы.

Минут через двадцать он сбавил шаг и расслабился. Он достиг цели – простой, понятной и ни капли не изменяющей его жизнь. Он вышел на людную улицу. Он ощутил себя частью этого человеческого потока. Он будто оказался на поверхности реки с неспешным, но сильным течением, реки, которая тянет тебя за собой в неизвестность и не дает доплыть до берега, чтобы можно было остановиться.

Кафе с красным фасадом, возникшее слева и такое похожее на кафе «Ле Севр» в Париже, все-таки остановило его. На стеклянной двери кроме наклейки с логотипами кредитных карточек приклеен был и значок, указывающий, что здесь принимают ресторанные ваучеры. Рука сама полезла во внутренний карман куртки. Аккуратно разрезанные еще в Париже ресторанные ваучеры были на месте. Андрюс зашел и, прежде чем сесть, показал один ресторанный билетик официанту. Тот кивнул.

Уже листая меню, Андрюс ощутил, что у него наконец возникло настоящее желание – гульнуть! Картинки блюд на страницах меню выглядели соблазнительно. Андрюс ткнул пальцем в салат и поднял глаза на официанта. Тот кивнул. Однако когда Андрюс, перевернув страницу, показал пальцем на стейк из лосося, официант отрицательно замотал головой, провел рукой по всей странице блюд из рыбы и перечеркнул ее жестом. Он, конечно, при этом что-то говорил по-французски, но понять его Андрюс не мог. Выбрал еще мясо с рисом и чай.

Сидел долго, ел вяло, медленно. Желание гульнуть не превратилось в аппетит, оказалось просто мимолетным азартом.

Расплатился двумя ресторанными «билетиками» и отправился дальше, в сторону Гранд-Плас. Шел, погруженный в воспоминания о Париже, оказавшимися внезапно яркими и до боли щемящими. И уже на главной площади Лилля – на Гранд-Плас, на этой помпезном булыжниковом «футбольном поле», окаймленном совершенно не парижскими фасадами старинных домов, своими необычными ступенчатыми сводами уходящими в холодное небо, Андрюс почувствовал себя невидимым, как воздух, и незаметным, как что-то ненужное, как бомж, просящий милостыню, как пьяный, лежащий под скамейкой, на которую вот-вот сядет прилично одетая пожилая пара.