Шенна

Приближалась ночь. Уже порядком наелось и напилось и собрание гостей в доме, и снаружи сборище с поломанными ногами и стертыми от сплетен языками. Священник глянул на Диармада. Диармад глянул на Сайв. Сайв глянула на Кормака. Кормак глянул вокруг. Гости принялись вставать из-за стола. Сайв вышла и без промедления вернулась в красном плаще, золотые блестки на пелерине которого сияли, словно зажженные свечи. Пара приблизилась к священнику, и он их повенчал.

Когда они уже стали женаты и получили благословение Церкви, Шон Левша взял чистую тарелку и положил на нее золотую гинею. Положил гинею на тарелку и Шенна. Майре Махонькая положила гинею от себя. А вслед за ними – и все вокруг. Не осталось никого, кто не положил бы на нее сколько-то денег. Когда же круг наконец завершился, подошел Кормак и положил на тарелку три гинеи. И до чего же славно поступила Сайв – прибавила сверху еще три гинеи от себя.

– Воистину, святой отец, – сказал Большой Тинкер, – думаю, для твоего преподобия очень хорошо, что эту свадьбу сыграли не в Том-Далеком-Городе.

– Воистину, Патрик, и я тоже так думаю, – ответил священник. – И для всех, кто здесь собрался, это ничуть не хуже. И еще я думаю, что должны мы сегодня сделать вот что, никак не меньше: попросить Царя Славы – хвала ему вовеки! – даровать долгую жизнь и процветание Кормаку и Сайв, и если ныне нисходит на них милосердие Господа Бога и Божьего мира, то пусть в этот же самый вечер через год станет им в семь раз лучше, а если не лучше, то уж точно не хуже! Внуков потомкам правнуков твоих потомков, Диармад!

– Аминь, о Господь! – кричали все собравшиеся еще и еще.

Пока гремело это «аминь», молодая пара выскользнула за дверь. Две лошади и карета стояли у двери, и кучер сидел наверху, на своем месте. Нищие увидали карету и обступили ее. Садясь в карету, Кормак бросил бродягам пригоршню мелких монет. Те кинулись за деньгами так отчаянно, что того и гляди порвут друг другу глотки. Пока они толкали, пихали и шпыняли друг друга, карета тронулась. Как увидали нищие, что карета отъезжает, – подняли крик. Громкий был крик. Такой могучий да зычный крик, что у вас бы зазвенело в ушах. Но с того вечера и до сегодняшнего никто так и не смог понять, был ли это крик хулы или крик похвалы.

Но все это было неважно. И Сайв плевать хотела, что это за крик. Ни хозяин жеребца, ни какой другой хозяин или хозяйка уж точно не могли теперь сказать, что ее выдали замуж без приданого. Если это был вопль хулы, то вольно ж, вопи они хоть до утра, если им заблагорассудится. Если же это вопль похвалы, то впустую и он. Такое одобрение было для Сайв не ценнее дуновения ветра. Что до Кормака, то он вовсе не думал ни о хуле, ни о похвале. Как обычно, он был очень серьезен. Карета двигалась все дальше по дороге на северо-восток, и вскоре что у Сайв, что у Кормака не осталось никаких воспоминаний ни о хуле, ни о похвале.

В душе своей Кормак был доволен. Он знал, что благодаря поступку, который совершила Сайв, и той услуге, какую она оказала королю, можно было не сомневаться: муж ее сумеет снискать у короля дружбу и расположение. В душе своей Сайв была довольна. Теперь по крайней мере ее не касалось, какое где сватовство уладилось или расстроилось. «Конечно, человек он упрямый. Ну а если так, что же остается, как не дать ему поступать по-своему. Он может натворить много бед, если ему не потакать». В душе своей и Диармад Седой был доволен. И в глубине души он лучше всех знал почему. И соседи в душе были полностью довольны. Пожалуй, они тоже знали почему.

Уезжая, Сайв отдала Диармаду ключи. Но под замком у него оставила не много добра. Выходя, она отозвала в сторону мать Микиля.

– Тебе тоже хорошо бы остаться здесь, – сказала она, – да приглядеть за домом. Микиль мог бы следить за лавкой и продавать кожу. Бедняга отец слишком стар. Как только Господь соизволит призвать его к себе, больше никто не встанет между тобою и этим домом. Я знаю, что, уж конечно, ты моему отцу никакого вреда не причинишь. Сколько бы он ни прожил, я буду его поддерживать. Сколько бы денег ни принесла торговля кожами, вы с Микилем можете ими распоряжаться. Ну что, примешь ты этот дом?

– Приму, конечно, – сказала вдова. – Вот ведь, «примешь ли», хорошенькое дело! Не только приму, но и передам свой дом жене моего брата. Она переедет оттуда, где живет сейчас, а потом, если тебе вздумается получить этот дом обратно, я смогу забрать свой тем же манером.

– Ну и хорошо, – сказала Сайв. – Вот тебе немного денег. Их хватит до тех пор, покуда я не пришлю еще.

Микиль очень удивился, когда мать велела ему поехать и привезти и свою одежду, и ее собственную, да запереть за собою дверь, потому как домой они больше не вернутся.

– Что это на тебя нашло, матушка? – спросил Микиль. – И почему это мы не вернемся домой? Разве кто-нибудь еще требует у нас дом? Кормак больше не пойдет отбирать его у нас. Сдается мне, у него сейчас и без того есть о чем подумать.

– Вовсе не поэтому, мальчик ты мой, – ответила вдова. – Никто не собирается его требовать и не придет забирать его у нас.