Шепчущий во тьме

Я медленно повернулся и, выйдя из комнаты, в точности выполнил просьбу хозяина дома: принес саквояж, выложил из него на стол в центре кабинета все, что он хотел видеть, а затем поднялся в отведенную мне комнату наверху. При воспоминаниях о свежем отпечатке клешни на дороге и о произнесенной шепотом странной тираде Айкли, а также о его рассказе про неведомый мир грибовидной жизни – запретный Юггот – у меня по коже забегали мурашки. Болезнь Айкли сильно меня расстроила, но, признаться, свистящий шепот его вызывал скорее омерзение, чем жалость. Если бы он не так торжествовал по поводу Юггота и его темных секретов!..

Отведенная мне спальня оказалась довольно уютной и изысканно меблированной, причем здесь я не ощущал ни затхлого запаха, ни дурной вибрации. Оставив свой саквояж, я снова спустился вниз, зашел в кабинет Айкли пожелать ему доброй ночи и отправился обедать. Столовая располагалась сразу за кабинетом. На столе я обнаружил щедрое изобилие сэндвичей, пирог и сыр, а термос и чашка с блюдцем свидетельствовали, что мой хозяин не забыл позаботиться о свежем кофе. Сытно поев, я налил себе полную чашку кофе, но с огорчением понял, что кулинарные навыки моего хозяина оставляют желать лучшего. С первым же глотком я ощутил на языке неприятный едкий привкус, так что дальше дегустировать этот кофе не стал. За обедом я постоянно думал об Айкли, безмолвно сидящем в огромном кресле в затемненной комнате по соседству, и даже зашел к нему с предложением разделить со мной трапезу; но в ответ он прошептал, что сейчас не в состоянии есть. Чуть попозже, перед сном, добавил Айкли, он выпьет стакан солодового молока – это все, чем ему можно питаться сегодня.

Покончив с едой, я вызвался сам убрать со стола и вымыть посуду и, воспользовавшись этой уловкой, тихонько вылил в раковину мерзкий кофе, который не пришелся мне по вкусу. Вернувшись в темный кабинет, я придвинул стул к креслу Айкли и приготовился к продолжению разговора, на который, как я надеялся, он был настроен. Привезенные мною письма, восковой валик и фотоснимки все еще лежали на столе посреди кабинета, но обратиться к ним предстояло, видимо, позднее. И я быстро забыл и о странном запахе, и о загадочной вибрации в воздухе.

Как я уже говорил, в ряде писем Айкли – особенно во втором, наиболее подробном – было немало сказано о таких вещах, о которых я бы не посмел упоминать не только вслух, но и на бумаге. Это нежелание безмерно усилилось после того, что он поведал мне свистящим шепотом из тьмы кабинета в фермерском доме среди безлюдных гор. Я не могу ни намеком поведать о тех кошмарных космических тварях, которых описывал этот сиплый голос.

По его словам, он и раньше знал о многих страшных вещах, но открывшееся ему после заключения пакта с Пришлыми легло на рассудок непосильным бременем. Даже в тот момент я отказывался верить в его трактовку устройства пределов зримого и в тезисы о пересечениях измерений, об ужасном местоположении известного нам космоса с его временем и пространством в бесконечной цепи взаимосвязанных космосов-атомов, слагающих некий суперкосмос искривлений, углов и материальных и полуматериальных элементов структуры электронов.

Никогда еще находящийся в здравом уме человек не подбирался настолько близко к сокровенной тайне основной сущности мироздания – и никогда еще органический мозг не оказывался на грани полной аннигиляции в хаосе, который превосходит форму, силу и симметрию. Я узнал, откуда происходит Ктулху и почему вспыхнули и угасли мириады звезд в космической истории. Я угадал – но лишь по косвенным намекам, которые даже моего собеседника заставили малодушно умолкнуть, – секреты Магеллановых Облаков и Helix Nebula[11] и постиг мрачную правду, спрятанную под покровом древней аллегории о Дао. Мне внятно объяснили природу доэлей и поведали о сущности (но не происхождении) Гончих псов Тиндала[12]. Легенды об Йиге, Отце Змеев, утратили для меня метафорический смысл, и я содрогнулся от отвращения, услышав о чудовищном ядерном хаосе по ту сторону угловатого пространства, которому в «Некрономиконе» великодушно и уклончиво дано имя «Азатот». Я испытал подлинный шок, когда самые омерзительные чудовища запретного мифа предстали въяве, обретя конкретные имена, чья отвратительная сущность превосходит самые смелые догадки античных и средневековых мистиков. Я был вынужден неотвратимо уверовать в то, что самые первые из сказителей, нашептавшие эти проклятые предания, общались, подобно Айкли, с Пришлыми и, возможно, сами посещали далекие космические области, как это теперь предложили сделать моему собеседнику.