Шепот

Гизела смотрела, как он пьет вино. Пил со вкусом и умением. Хоть в этом походил йа нормального человека. Отпила немного и она. Почувствовала на губах знакомый вкус вина, устало тасовала мысли, обдумывала, как держать себя дальше. Ни один вз известных ей женских козырей не входил в игру с лишенным нервов Кларком. Можно было бы, не ломая себе голову, встать и уйти прочь, но весьма вероятно, что его слова о задержании у двери — не пустая угроза, ибо от таких противных типов можно ждать всего. Скандала не хотела, выше всего ставила свою видимую порядочность. Решила выдержать до конца и вознаградить себя хотя бы тем, что подразнит заносчивого нахала, расшевелит его рыбью кровь. Отпила из бокала половину, метнула лукавый взгляд на Кларка.

— А как вы относитесь к женским поцелуям? Кларка не удивил внезапный перелом в ее поведении.

Ответил так же нудно-бесплотно:

— Я старый холостяк.

— Женофоб, вы хотите сказать?

— Да нет. Просто не успел жениться. Но и особенной ценности женским поцелуям никогда не придавал.

— Очевидно, вы заинтересовались мной как дегустатор вин? В таком случае, вы ошиблись.

— Просто я люблю авантюристок.

— А откуда вы взяли, что я — авантюристка?

— Отгадал. А теперь вижу, что не ошибся.

— Уверяю вас, что ошиблись, и тяжко.

— Не надо меня переубеждать.

— Вы странный человек.

— Уж какой есть.

— Никогда не встречала подобных…

— Экземпляров, вы хотите сказать…

— Что ж, на этот раз вы угадали.

— Я всегда угадываю.

— Не всегда. Например, я написала вам, что люблю Гете, а на самом деле я совершенно равнодушна к нему и не знаю ни одной строки из Гете.

— Не беда. Соответствующие случаю строки из вашего Гете я всегда смогу процитировать, тем самым освободив вас от демонстрирования своей эрудиции.

— А какие бы строки из Гете более всего подходили к нашей сегодняшней встрече?

— Граф унд гинайн инс фолле меншенслебен [Смело погружайтесь в полноту человеческой жизни].

— Но эти слова отвечают лишь моей натуре, а не вашей.

— Моей тоже. Я люблю жизнь во всех ее проявлениях.

— И любите погружаться в нее?

— Да. Только я помню всегда о том, что нужно своевременно вынырнуть.

— Тогда вы мне не подходите.

— Хорошо, хорошо, мы еще вернемся к обсуждению этого вопроса. Пока же, мне кажется, мы оба провели недурной вечер.

— Это кажется только вам.

— Вас не удовлетворила наша встреча?

— Бессмысленная встреча, бессмысленное сидение.

— Я могу отвезти вас домой.

— А еще куда?

— В таких случаях, как мне известно, принято отвечать: «Хоть на край света». На край света, к сожалению, отвезти вас не могу, не могу даже вывезти вас из Вальдбурга. Но предложить прогулку в машине по шоссе, над рекой, среди лесов, среди немецких лесов, я хотел сказать…

— Не старайтесь: из вас не получится романтик.

— Именно это я и хотел вам сегодня сказать. Я не романтик и не собираюсь им стать. У меня нет сентиментальности, я не терплю заискивания, вообще отношусь с высокомерием ко всем человеческим слабостям и неуравновешенностям, вызванным неврастенией и неустроенной общественной жизнью. Вы — не такая. Вы пылкая, экзальтированная, несдержанная в порывах женщина. Главное же — авантюристка. Мы прекрасно взаимно дополним друг друга…

— И?… — Гизела откровенно издевалась над американцем.

— И потому я предлагаю отвезти вас домой. Для начала это будет лучше всего.

11

Сержант Шепот вернулся из ночного наряда и крепко спал, когда на заставе прозвучал сигнал тревоги. Он ничего не слышал. Натопался за ночь в снежных заносах, лежал теперь, как мертвый. Не слышал встревоженного зова дежурного, не слышал команды начальника заставы, не слышал топота ног, не видел, как, хватая автоматы, бежали пограничники к конюшне, выводили коней, выскакивали из ворот. Утренний дозор, который обходил участок, наткнулся на вооруженную банду, пытавшуюся незаметно проскользнуть с нашей территории в том месте, где был стык трех границ — советской, польской и чехословацкой. Банда обстреляла дозор и попыталась избежать длинной стычки, намереваясь прорваться в Словакию, где ее никто не ждал (да и где могли ждать бандитов!), но дозор не отставал и, известив заставу, продолжал преследование.

Шепот проснулся от тишины. Еще ничего не понимая, обвел взглядом комнату, увидел пустые, не застеленные кровати, мгновение полежал, прислушиваясь, испуганно сел на койке. Жуткая тишина давила ему на барабанные перепонки, непривычная угрожающая тишина, которую можно было сравнить разве только с тишиной, наступающей в собственной груди, когда перестает биться сердце. Сердце у сержанта замерло, оно словно бы и в самом деле перестало биться от предчувствия непоправимой беды. «Проспал!» — подумал Шепот. Не было даже силы осудить себя, корить. Слово «проспал» было для него наивысшей карой. В одном белье выскочил в коридор, побежал к дежурному. Всюду пусто, тихо, непривычно мертво. Дежурный по заставе, сержант Мотькин, в бушлате и шапке, с автоматом на груди, стоял у телефона, смотрел в окно, наверное, наблюдал, как несколько пограничников занимали боевые посты для защиты заставы.

— Мотькин, что такое? — крикнул Шепот. Почему меня не разбудили?