Шепот гремучей лощины

Говорил, а сам думал, сколько их осталось – тех ребяток. Без Танюшки, Митяя и Севы, выходило еще четверо. Это если считать ту девочку, которую почти высосала упырица. Жива ли девочка? Сейчас не узнать. Сейчас у него других дел полно.

– А эта… Ольга Владимировна? – Шура волчком крутилась по кухне, собирала в глубокую торбу съестные припасы и, кажется, ножи.

– Нет ее. Фон Клейст убил… – Врать он не стал, но и всей правды не сказал.

– Как убил? – Ахнула Шура.

– Из пистолета! – Рявкнул Григорий, не сдержавшись. – В оранжерее лежит. Хочешь, сбегай посмотри. Только сначала детей из усадьбы выведи.

– Это партизаны?.. – Шура схватила его за полы пальто, мазнула взглядом по окровавленной, уже покрывшейся коркой рубашке, спросила шепотом: – Ты раненый, Гриша?

– Не моя кровь! – Он разжал ее пальцы, отступил.

– А чья?

– Не важно.

– Почему тихо так? Усадьба горит, а тишина… Почему не тушат?

– Некому! – бросил Григорий, выбегая из кухни. – Проверь ребяток, Шура!

Дальше он мчался уже без остановки, мимо водонапорной башни к потайной калитке, остановился, лишь оказавшись в лощине. Остановился не отдышаться – не запыхался он от быстрого бега, – а чтобы принюхаться, прислушаться, осмотреться.

То ли человечьего в нем стало чуть больше, то ли с рассветом удивительные его способности начали терять остроту, то ли Митяй ушел уже довольно далеко, только ничего полезного он не услышал, не увидел и не унюхал.

– Ладно, – сказал Григорий самому себе. – Включаем дедукцию, Ватсон!

Как же он любил Конана Дойля, как нравился ему непревзойденный сыщик Шерлок Холмс! Так сильно нравился, что временами даже было стыдно за то, что сам он находится по ту сторону закона.

– Находился, – поправил он сам себя. – Сейчас законы другие, Ватсон. Законы другие и преступники, стало быть, тоже.

Дальше разговаривать с невидимым собеседником он не стал, решил, что довольно с него на сегодня странностей. Дальше он воспользовался дедукцией и какими-никакими навыками следопыта. Не зря ж с детства ходил с батей на охоту.

Пригодились навыки. След он взял почти сразу, сработал не хуже Горыныча. Шли двое. Первый шагал уверенно, а второй не шел, а волочился. Григорий присел, растер в пальцах ком сырой земли, понюхал. Вот этот, который волочился, это Митяй. Это обязательно должен быть Митяй! Некому больше. А тот, который уверенно, это Сева. Рвался парнишка в бой, хотел помочь с поисками. Вот и помог.

Дальше дело пошло быстрее. Взявши след, Григорий с него больше не сходил. Несколько раз те, кого он преследовал, останавливались. Если судить по примятой земле, Митяй ложился, наверное, чтобы перевести дух. Сева в нетерпении топтался рядом.

Странность он начал замечать не сразу. Был бы прежним Григорием, понял бы быстрее, но в нынешнем состоянии ему еще ко многому нужно приноровиться. Но странности была, и он ее обнаружил. Ребята не уходили от Гремучего ручья, ребята обходили его по большому кругу. Нет, это не странность! Это дурость! Вместо того, чтобы бежать, как можно дальше от усадьбы они кружат на месте. Ну, ничего! Сейчас он их догонит и мозги вправит. Сначала, конечно, убедится, что с пацанами все хорошо, что Митяй его в безопасности, а потом-то уж точно проведет политинформацию.

Догнал через пару минут. Заприметил впереди две фигуры. Фигуры брели, придерживая друг друга, как возвращающиеся из кабака алкаши. Только не алкаши, а Сева с Митяем. Или не Митяем? Григорий присмотрелся. У сына его волос был огненно-рыжий, как у Зоси. Морковная голова видна была издалека. А тот, кого волоком тащил Сева, был беловолосый. Или это в лунном свете так кажется?

Думать и разбираться Григорий не стал, тихонько свистнул. Пацаны встали, как вкопанные, но оглянулся только Сева, завертел головой в поисках звука. Григорий вышел из-за дерева, махнул рукой.

– Это я, – сказал не громко и не тихо, а так, чтобы эти двое его услышали.

– Дядя Гриша?.. – Недоверие в голосе Севы сразу же сменилось радостью. – Дядя Гриша, вы? – Он толкнул в бок седоволосого, заорал: – Митяй, смотри, батя твой!

Значит, все-таки Митяй… Григорий перешел сначала на быстрый шаг, а потом на бег и уже через пару секунд был рядом с пацанами, ощупывал, тряс, заглядывал в глаза Митяю. Ох, лучше бы не заглядывал! За обрывками упыриного морока он увидел такое, что самому впору поседеть. Как увидел и почему, еще предстоит разобраться, а пока нужно разобраться с Митяем.

Григорий схватил сына за худые плечи, встряхнул, рявкнул в равнодушное лицо:

– Митяй, сынок, это я! Батя!

Не ответил, смотрел сквозь него, прислушивался. Морок, черт бы его побрал! Сначала захотелось Митяя ударить, не сильно, а так… чтобы привести в чувство. Но мысль эту Григорий отбросил с отвращением. Хватило с его сына боли и без того! Действовать решил мягко и ласково, как нашептывал ему внутренний голос. Человечий ли? Упыриный? Сейчас не до того!