Шепот осени [СИ]

На этот раз Петя все же оттолкнул Диму от себя и направился прочь по коридору, в сторону спальни. Оставив Диму одного прибывать в раздумьях. Удивительно, но его впервые назвали «везунчиком» из-за того, что он лишился родителей. Он даже не знал, как на это реагировать.

44

Огромное количество людей стояли друг напротив друга, касаясь спинами стен, создавая коридор в коридоре. Высокие худые мужчины в черных костюмах и шляпах, старые женщины с прикрытыми черной вуалью лицами и дети — с бледной кожей и синими кругами под глазами. Среди незнакомых ему людей были и те, которых он узнал сразу: Саша, Эдик, Стас и…Гена. Значило ли это, что Генки тоже не было среди живых? Дима подошел к каждому из них и попытался до них докричаться, но тщетно — его друзья смотрели в пустоту, словно восковые фигуры.

Дима хотел дотронуться до Стаса, но прежде чем его пальцы коснулись плеча друга, живой «коридор» зашептался и затянул тоскливую мрачную песню, от которой по спине Димки прошелся холодок. Эту песню он уже слышал. Ее пела Катя Громова при первой их встрече. Песня мертвых. Песня, от которой рушатся стены, увядает все живое, и превращаются в прах любые мечты.

В гомоне взрослых и детских голосов, Дима услышал и ее песнопение. Оно доносилась из-под земли. Точнее, из подвала. Она ждала и хотела, чтобы он спустился вниз. В пользу этого утверждения говорили и люди, стоящие у стен — «коридор» сворачивал под прямым углом в сторону одной из дверей. В реальной жизни эта дверь всегда была закрыта на замок, так как вход в нее был строго ограничен. Точно так же, как и вход на чердак.

За спиной Димы людской поток начал смыкаться, заставляя его двигаться вперед. Дима поспешил дальше, с опаской оглядываясь назад. Мертвые лица глядели на него с укором.

Дверь в подвал была открытой, но вместо мрака из нее изливался красный с черными прожилками свет. Казалось, что эта дверь вела прямиком в преисподнюю. Дима не хотел спускаться вниз, но у него не было выбора — толпа за его спиной продолжала смыкаться, словно воды Красного моря.

Он зашагал по ступенькам вниз, наблюдая за тем, как кожа на его руках приобретает жуткий красный оттенок. Запахло воском и ржавчиной. В звуки хорового пения вплелось тяжелое дыхание, похожее на стенание раненного быка. Это дыхание ему уже доводилось слышать раньше. В другом сне. В другом месте.

В самом подвале стены и потолок были исписаны пентаграммами и перевернутыми крестами. Пол был застелен человеческими и звериными черепами. В центре находился стол, около которого его ждала Катя Громова: черная от гари, мокрая от воды, грязная от земли и окутанная слабым вихрем из пепла. В подвале было светло от пламени свечей, но между рядами деревянных стеллажей сохранялась тьма. И из этой тьмы доносилось тяжелое дыхание Зверя. А еще плачь двух женщин. Дима догадался, кто это мог быть еще до того, как из мрака вылезли сестры Громовы, на чьих шеях были ошейники. Они с трудом передвигались на четвереньках, а тяжесть сдерживаемых цепей непреклонно тянула их к земле. Под их ногами лопались черепа, превращаясь в осколки. Зверь заревел, после чего цепи натянулись и дряхлые старушечьи тела, с криком, улетели обратно во тьму.

Дима не без труда отвел взгляд от стеллажей, переведя его на Катю Громову. Та кружилась вокруг своей оси, словно балерина в музыкальной шкатулке, напевая себе под нос и не обращая ни малейшего внимания на страдания своих сестер.

— Ну же, Дима, потанцуй со мной! — Екатерина быстро на носочках подбежала к мальчику и, взяв его за руки, закружила в танце.

Дима с превеликим удовольствием отпрянул бы от нее, но хватка у девочки была крепкой. Он с трудом удерживал равновесия во время этой смертельной пляски и старался изо всех сил не потерять сознание от сильного головокружения.

— Как долго я этого ждала! — пропела девочка в тональности выводимой ею ранее мелодии. — Скоро я снова обрету жизнь. И все это благодаря тебе, Дима. Разве это не прекрасно?

Дима не ответил. Даже если бы и хотел ей что-то сказать, у него бы ничего не получилось. Вероятнее всего он бы просто потерял свой ужин. Девочка продолжала его кружить, а спустя минуту резко отпустила. Дима не удержался на ногах, упав на пол. Пальцы его рук погрузились в пустые глазницы и рты черепов. Сами они захрустели под ним, но не раскололись. Поднявшись, он отряхнул ладони от пепла и влаги, оставшиеся после прикосновений Кати Громовой, коротко взглянув на надписи на запястьях. Они еле заметно святились — добрый знак.

Зверь в темноте заворчал и принялся биться о стеллажи, став окончательно похожим на быка, запертого в загоне. В отличие от девочки, он явно чувствовал что-то неладное. В это время Катя взяла со стола блюдце с темной жидкостью, поводила в ней ржавой ложкой, после чего сделала глоток. Затем она повернулась к Диме и протянула ему блюдце.

— Выпей это. Оно поможет объединить нас.

— Я не хочу, — покачал головой Дима, не без труда поднимаясь на ноги.