Раскидав гору бутылок, Матвейка наткнулся на подгнивший край половой доски с дыркой на месте выпавшего когда-то сучка. Он просунул два пальца в дырку, потянул на себя, и тут же часть доски рассыпалась в труху, и в полу образовалось отверстие, в которое свободно проходила рука. Матвейка припал к полу и увидел склон поросший крапивой. К счастью, эта сторона бытовки стояла на трубчатых сваях. И при желании, нырнув в дыру, можно было оказаться на свободе. Но дыра была слишком мала. Матвейка попытался оторвать доску, но у него не хватало силёнок. Доска подгнила только у сучка, остальная часть оставалась довольно крепкой. При некотором усилии она пружинила и снова возвращалась на место. Требовался рычаг. Матвейка окинул взглядом вагончик. У самой двери, в углу, стояли лопаты и арматурный пруток, измазанный в мазуте. Он подхватил ребристый кол, который на конце был заточен под лом, всунул заострённый конец меж досок и нажал. Послышался слабый треск, но доска оставалась на месте.
– Ползи сюда! – скомандовал Матвейка.
– Зачем? – слабо отозвался Витька.
– Ползи ко мне, сказал!
Витька сморщился то ли от боли, то ли от запаха тошнотворной лужи, то ли от того, что именно сейчас, когда он был не в состоянии даже нормально дышать, приходилось совершать усилие и куда-то ползти.
– Скорей! – поторапливал Матвейка.
– Я и так… спешу… – отвечал Витька, словно сонный паук, едва передвигая конечностями.
Наконец, он дополз до образовавшейся в полу дыры и, вылупив глаза, с размаху упал на неё лицом.
– Ты чего? – Матвейка попытался поднять друга, но тот был слишком тяжёлым.
– Я… дышу… – не сразу глухо ответил Витька, и спина его заходила вверх-вниз, как у хорошего насоса.
– Потом! Потом будешь дышать!
Витька медленно распрямился.
– Жми на лом! – приказал Матвейка.
– Зачем?
– Жми, сказал!
Витька взялся руками за пруток, навалился, но тут же отпустил руки и ухватился за горло – тошнота возвращалась.
– Не могу…
– Тогда садись на него, для тяжести, а я буду жать!
– Да-а, он грязный.
– Садись!
– Тебе хорошо говорить, ты лёгкий…
Витька медлил, но только он сел, раздался явственный треск, и полуметровый кусок доски, совершив молниеносный кульбит, исчез в образовавшейся прорехе. Со второй доской было проще – на расстоянии тридцати-сорока сантиметров от стенки на ней был огромный сучок, почему она в этом месте мгновенно и переломилась. А третья никак не давалась, слишком плотно была пригнана к соседней, и её невозможно было поддеть. Но и эта, с большим трудом проделанная в полу прореха, – чуть более двадцати сантиметров в ширину – могла быть для пленников неожиданным спасением. Матвейка просунул в неё ноги, подтянул живот и в считанные секунды очутился снаружи. Только руку слегка ободрал. От радости он даже не заметил, что упал на колючую перину из крапивы.
– Теперь ты! – приказал Матвейка, оглядевшись вокруг.
Витька окунул ноги в дыру, опёрся на руки и стал спускаться, но когда дело дошло до живота, безнадёжно застрял.
– Давай! – подбадривал Матвейка.
– Не могу, – пищал висевший на животе Витька и по его щекам ручьём лились слёзы смешанные с потом.
– Живот подбери!
– Не подбирается, – Витька панически размахивал руками и дёргался, как заяц, угодивший в капкан.
Матвейка шепнул «погоди, я щас!» и исчез.
– Ты куда? – жалобно позвал Витька.
Матвейка обошёл вокруг вагончика и, убедившись, что никого поблизости нет и что дверь действительно заперта на замок, тут же вернулся.
– Дай мне ломик.
Витька кряхтел и беспомощно водил руками:
– Я не могу… не достаю…
– Тогда залезай обратно!
– Зачем?
– Не хочешь, виси. А я домой поехал.
– Подожди! Не бросай меня! Я постараюсь!
– Постарайся. И жди меня, я скоро.
– Ты куда? – завопил Витька.
Но Матвейка уже спускался по ступенчатой тропинке вниз, туда, где по словам дачника должна была быть река.
А Витька, кряхтя, сопя и хныкая, наконец, ухитрился подняться в вагончик, лёг на пол и всунул голову в дыру. Так меньше донимала жара. А тут ещё комары совсем озверели. Безнаказанно прокалывали кожу и сосали кровь, где попало. Витька устал сопротивляться, лежал бревном и был не силах даже пальцем пошевелить, чтобы прихлопнуть очередного микроскопического вампира. В горле пересохло и горело так, будто там развели костёр. Всё тело зудело, а в голове плясали зелёные чёртики.
14