Шепот стрекоз (сборник) (СИ)

– Не говори ерунды. Каждый имеет право подумать о себе. И никого, собственно, я не унижал.

– Так не бывает. Свобода для одного почти всегда несвобода для другого. Запомни это. И не мешало бы помнить о разумных границах этой злополучной свободы, которая одним даёт право делать, причём безнаказанно, всё, что вздумается, а других повергает в ещё большее рабство. Это пародия на свободу!

– Да ты ничего не понимаешь, Ангел! Сколько тебя ни гнобили, а ты, как был совком, так совком и остался. «Раньше думай о Родине, а потом о себе…» Да срала на тебя родина с высокой кремлёвской колокольни! А тут все условия для научной деятельности. И я бы знаешь, как развернулся? Я бы и тебя переманил. Да-да, это было в моих планах. Я готовил тебе местечко. Работал бы у меня в лаборатории на всём готовом. Но ты меня катастрофически подставил! Не ожидал от тебя такой неблагодарности!

– Я? Подставил?! Ты сам-то себя слышишь?

– Я всё слышу и всё понимаю. А ведь когда-то я тебе помогал… Конечно, подставил! Подсунул скороспелку! Я-то думал, развернусь тут с твоим изобретением… Да тут мне этот твой саркофаг по твоей документации соорудили за два месяца! И какой! Фантастический аппарат! Тут всё схвачено. Тут не жалеют денег на разрешение проблем века. А ты тридцать лет на это ухлопал! И всё в одиночку копался. Как крот в норе. И всё же чего-то не додумал, старик. У меня теперь мужики своими членами тротуар метут. А бабы вынуждены под грудь заказывать специальные подставки на колёсиках.

– Они получили желаемое, – вставил профессор с улыбкой.

– Да это не смешно, Ангел! На меня тут смотрят, как на монстра. Видят во мне русского диверсанта от науки. Мне уже судом грозят! Требуют компенсацию за моральный ущерб! А мне это не потянуть… Ты слышишь?

– Очень хорошо слышу.

– И что мне делать? Как мне теперь выпутываться из этого дерьма?

Профессор опустил руку с телефоном, упёрся взглядом в потолок. Даже в подобной ситуации у него не хватало духу не то, чтобы на какую-то подлость, а просто оставить друга в беде. Хотя это и есть главная подлость в жизни. И всё же он решил про себя, что спускать такое не следует. Каждый должен получить по заслугам. Да и друг ли он ему после этого?..

«Алло! Ангел! Алло! Помоги мне!» – кричал Сабуров в трубке.

Профессор снова приложил трубку к уху:

– Теперь это ваши проблемы, Иван Трофимыч. Выкручиватесь, как знаете. Вы же учёный.

– Да какой там учёный! Когда это было! И что значит, «мои проблемы»!? Это не по-товарищески! Ты заварил эту кашу, тебе и расхлёбывать. Смотри, я буду всё валить на русского учёного Ангела Горбина. Тогда тебе и на родине не поздоровится.

– Вы мне ещё и угрожаете?

– Да ничего не угрожаю! К слову пришлось. На тебя смотрит весь цивилизованный мир. Ты же наверняка уже исправил свою ошибку. Исправил, да?

– Разумеется, исправил.

– Вот чертяка! Так скажи мне, в чём там дело? Тут у всех мозги набекрень!

– Ты перечеркнул все мои… тридцатилетние труды! – голос профессора сорвался, и он замолчал.

– Ангел, умоляю! Веришь, я сейчас на коленях стою! Я тебе хорошо заплачу!

Профессор набрал воздуха и отдал себя в руки холодной беспощадности.

– Прощай, учёный засранец. Большой привет американским коллегам. Если они чего-то стоят, обязательно найдут ошибку. Не переживай, – подытожил разговор профессор и отключился.

Сабуров продолжал звонить. Какое-то время профессор порывался ответить, однако вскоре поставил на этом жирный крест, отключил мобильник, сел в кресло и беззвучно заплакал. Ещё никогда он не чувствовал себя таким одиноким…

Его одиночество прервал телефонный звонок. Марина Рябова приглашала в гости. У профессора вдруг защемило сердце, захотелось простого человеческого участия, и он с радостью отозвался на приглашение.

10

Марина Александровна Рябова жила неподалёку от научно-дворницкой обители Ангела Горбина, на Чистых прудах, в пяти минутах ходу быстрым шагом. Но профессор не позволил себе явиться к ней в затрапезе. Он съездил домой, переоделся и предстал перед одноклассницей во всём блеске своей учёной представительности с роскошной охапкой роз в руках. Рябова даже оробела, увидев перед собой седобородого стройного «юношу».

– Гелька!.. Ой! Ангел… Серафимович… Да ты нисколько не изменился! Как законсервировался.

– Ну, знаешь, консервы бывают и подпорченные.

– Да не похоже, что подпорченный! Удивительно сохранился. А розы-то чудо! – Рябова приняла цветы, обняла профессора. – Спасибо, мой дорогой!

– Про тебя могу сказать то же самое.

– Ой, да ладно! Что я в зеркало не смотрю.

– А где твой муж?

– А где твоя жена?

– Сбежала после года совместной жизни, сказав на прощанье: «Хватит с тебя и одной жены – науки».

Марина Александровна заглянула в зеркало, поправила причёску с наигранной кокетливостью.

– Нет, всё-таки я ещё ничего. Ты прав. Проходи, – и сказала уже на ходу: – А мой Гриша умер, Геля.

– Прости. Я видел его один раз. Совсем молодым человеком. И больше мы не встречались. И с тобой – тоже.

– Когда-то я сгорала от любви к тебе! Тайком провожала тебя до дома…

– Ты?!