Шепот тьмы

– Прости меня за вчерашний вечер, – сказала Лейн, ее голос был приятным вторжением в его мысли. – Мне кажется, что я, возможно, слишком остро отреагировала.

– Не беспокойся об этом. Я перегнул палку. – Он не упомянул Шиллера, хотя ему отчаянно хотелось спросить, видела ли она его снова.

– Это не так. – Лейн опустилась на колени и взяла вторую кисть. – Ты сказал, что раньше вы с Нейтом были близки. Вы поссорились?

Такой вопрос сразу насторожил его.

– Не совсем.

Открыв новую банку с краской, Лейн посмотрела на него.

– Что бы там ни было, я уверена, что ты просто заботился обо мне. Так ведь поступают друзья, верно?

Его грудь сильно вздымалась.

– Мы друзья?

– Думаю, да. – На ее щеках вспыхнул румянец. – А разве нет?

Ему было интересно, что произойдет, если он сломается и расскажет ей правду. Не разломятся ли его кости на две части от напряжения.

– Конечно, – сказал он. – Мы можем быть друзьями.

– Хорошо. – Она вложила вторую кисть в его руку. – Ты можешь заняться левым крылом.

Он не двинулся с места.

– Я не художник.

– Я тоже. – Она подвинула поднос в его сторону. Краска растеклась по бокам жирными красными брызгами. – Это просто. Набираешь немного краски на кисть и размазываешь ее.

Как бы демонстрируя это, она засунула кисть глубоко в соседний поднос и провела веером щетины по стене. Золото стекало вниз, как дождь. Колтон поморщился.

– Микеланджело только что перевернулся в могиле.

– Пойдем, Прайс. Если я рисую, то и ты рисуй. – Лейн с трудом сдержала улыбку.

Ее слова пронизывали его, как нити марионетку. Необратимо опутывая его. Прекращая его кровообращение. Он не смог бы отказать ей, даже если бы захотел. Нахмурившись, он намочил кисть и провел кончиком по стене. Появилась тонкая красная полоса, похожая на рану. Взглянув на Лейн, он увидел, что она смотрит на него. Глаза сияли, лицо было усеяно золотом.

– Ты довольна?

– В экстазе, – заверила она его.

После этого они комфортно работали в тишине. Сосредоточились на своих задачах. Он не мог вспомнить, когда в последний раз находился в этой комнате и не чувствовал, что не может дышать.

У него почти закончилась краска, когда Лейн окликнула его.

– Кстати, Адья увидела это, – сказала она. – То, что у нее в голове.

Он положил кисть в поднос.

– Да?

– Это был мальчик. Или то, что осталось от мальчика. Она сказала, что его разорвало на части.

Кровь в его жилах стала синей.

– Это ужасно.

– Чудовищно. – Бросив на него косой взгляд, она спросила: – Тебе это никого не напоминает?

Его осенило, что именно поэтому она и вернулась. Не для того, чтобы рисовать ему бабочек. Не для того, чтобы быть его другом. А потому что она все еще продолжала разбираться в этой проклятой стене с именами. Он попытался собрать волю в кулак, чтобы не разозлиться. Вместо этого почувствовал лишь облегчение.

– Уэнздей, – сказал он ровно, – ты спрашиваешь меня, знаю ли я лично кого-нибудь, кого разорвало на части?

Она поморщилась.

– Да?

– Нет. – Это не было ложью. В отчете о вскрытии Гузмана говорится, что его травмы соответствуют человеку, которого сбросили с огромной высоты. Перетти выглядел так, как будто его протащили за собой какое-то огромное расстояние. Не было никакой мыслимой закономерности, потому что закономерности были для людей. А Гусман и Перетти были убиты не человеком.

Он не хотел думать о том, что может означать открытие Давуд. Не сейчас, когда имя Шиллера зияло между ними, как пропасть.

Он не хотел отвечать на все эти вопросы. Не хотел быть ее другом.

Взглянув на часы, он поспешил заговорить, пока она не продолжила свой допрос.

– Уже поздно. Ты вряд ли успеешь на последний поезд. Давай я подвезу тебя обратно в кампус.

Поездка домой была тихой. Никакой музыки. Никаких разговоров. Только гул двигателя, дальний свет фар, прокладывающий путь через темноту новолуния. На его коже под волосками были видны небольшие трещинки, прочертившие карту по позвонкам. Он держал руки на руле и старался не думать о Шиллере и о том, что еще он мог прошептать Лейн на ухо.

Они были в нескольких минутах езды от кампуса, когда Лейн наконец нарушила молчание.

– Твои родители будут сердиться? Из-за бабочки?

– Сомневаюсь.

Это был короткий ответ, все, что он мог заставить себя сказать ей. В подстаканнике его телефон озарил салон машины очередным входящим звонком. Он поспешил сбросить его. Кабина машины снова погрузилась в звездную темноту. Сидевшая рядом Лейн была недовольна.

– Их никогда не бывает дома, – заметила она, когда он въехал на парковку. – Где они проводят все свое время?

В окнах бесформенная полоса вечнозеленых растений превратилась в освещенное струнами мерцание деревьев-топиариев.

– Не копайся в моей жизни, Уэнздей, – сказал он. – Потом я могу тебе не понравиться.

– В этом нет никакого риска, – заверила она его. – Ты мне и так не нравишься.

– Правда? – Колтон въехал в зону парковки и поставил машину на стоянку. – Поэтому ты потратила весь вечер на то, чтобы нарисовать мне бабочку?

– Да, – сказала она, и эта ложь глубоко вонзилась в его солнечное сплетение.