Шепот тьмы

Беспокойство пронзило ее. Прижав Петри к груди, она свернулась клубочком под одеялом и смотрела на мигающие огоньки, пока они не превратились в золотые звездочки. Она думала о Колтоне, одиноко лежащем в своей постели на другом конце Бостона, о том, как аккуратно она прижималась к нему в отеле. Тени падали, на мгновение затихая, покрывая пол. Она закрыла глаза.

Делейн не могла остановить себя, желая его.

– Уэнздей? – голос Колтона был томным ото сна. – Я хочу рассказать тебе все.

– Я бы хотела, чтобы ты рассказал.

– Я не могу, – сказал он. – Это слишком больно.

– По крайней мере, расскажи мне, что с тобой случилось.

Прошло несколько минут в тишине. Затем еще несколько. Она подумала: может быть, он заснул.

Вместо этого он заговорил, низким и одурманенным голосом.

– Я выбрался из ада ради тебя.

30

На следующее утро Делейн первой прибыла в Годбоул. Она проснулась от того, что ей пришло электронное письмо из Уайтхолла, сообщение было кратким и формальным и, как ей показалось – хотя, возможно, это было надумано, – выражало глубокое недовольство. Она не подавала письменного заявления о своем намерении пропустить занятия и не присылала по электронной почте оправданий. Она просто не пришла.

И теперь ей предстояло унижаться. Она стояла в лифте и смотрела на свое отражение. Тысяча неодобрительных копий Делейн Майерс-Петров смотрели на нее. Она закрыла глаза. Голос Колтона, сонный и странный, зациклился в ее голове: «Я выбрался из ада ради тебя».

Когда она, наконец, добралась до офиса Уайтхолла – единственного темного места во всем суровом многогранном Годбоуле, – она едва не вспотела насквозь, намочив свою водолазку. День был по-октябрьски теплым, но синяки на ее горле превратились в багровые кровоподтеки, и ей ничего не оставалось, кроме как прикрыть их. Она сняла пальто, запекшееся до хруста под лучами солнца в окнах, и уделила время тому, чтобы поправить серую юбку. К тому времени, как она постучала в дверь, ей удалось успокоиться.

– Входите.

Уайтхолл стоял за своим столом, обрамленным привычными башнями из книг. Как всегда, Делейн поразила его исключительная интеллектуальность. Он меньше всего походил на профессора и больше на карикатуру на него. Все в его кабинете было тяжелым, темным и старым. Единственное пятно пастельных тонов исходило от причудливой, но любительской картины, висевшей над спинкой его кресла. На ней была изображена лесная поляна, трепещущие осины на фоне акрилового восхода солнца.

Пройдя через комнату, она опустилась в широкое кожаное кресло у окна. Свет падал на ее колени в виде карамелизированных потоков. За письменным столом Уайтхолл снял очки и принялся их полировать.

– Это не привычка, – сказала Маккензи несколько недель назад, когда они обменивались записками в студенческом центре. – Это перформанс. Он думает, что это помогает ему выглядеть ученым.

Это сработало. Он выглядел в полной мере ученым. А еще, подумала Делейн, он выглядел злым. Ее уверенность начала ослабевать. Она пожалела, что не принесла ему пирожные из фургончика с едой, стоящего на площади. Белый флаг. Предложение мира. Что-то, что говорило бы: «Пожалуйста, не разочаровывайся во мне».

Осмотрев свои линзы, он сказал:

– Вам известно, мисс Майерс-Петров, о продолжающемся полицейском расследовании в Чикаго, верно?

– Да. – У нее свело живот.

– Хорошо. Хорошо. – Он вернул свои очки на место. – И вы также знаете, что Колтон Прайс считается подозреваемым в деле о предполагаемой дедовщине Натаниэля Шиллера?

– Простите? – Кровь застыла у нее в жилах.

– Не совершайте ошибку, – сказал он, – я могу выглядеть старым дряхлым дураком, но я им точно не являюсь. Я давно знал, что в Хау существует нечто вроде несанкционированного клуба старшекурсников. Это должно было случиться. Если передать главный ключ от Вселенной в руки людей, то в конце концов некоторые из них начнут воображать себя богами. – Уайтхолл прижал руку к тонкой стопке папок. – И мистер Прайс, принц кампуса, которым он является, был их главарем с самого первого дня.

Ладони Делейн были мокрыми от пота. Она попыталась подобрать контраргумент – причину, по которой эти обвинения не могут быть правдой, – но ничего не нашла. С самого первого дня Колтон Прайс только и делал, что хранил секреты. Она позволяла ему пичкать ее хлебными крошками, выхватывая клочки правды всякий раз, когда он считал нужным поделиться. Проглатывая ложь за ложью.

«Все, что я сделаю, это причиню тебе боль», – говорил он. Возможно, ей стоило ему поверить.

– То, что случилось с Натаниэлем Шиллером, вызывает глубокое беспокойство, – сказал Уайтхолл. Прозвучало это так, словно он говорил через жестяную банку. – Полиция работает по всем направлениям, но мне сказали, что Натаниэль исчез вскоре после того, как вы и мистер Прайс запланировали поездку в Чикаго.

У Делейн свело живот.

– Мне очень жаль, – сказала она и серьезно добавила: – Я действительно сожалею. Если вы позволите мне…