Шепот Земли и молчание Неба

Можно уже было убедиться, что в ранний период истории, когда люди занимались исключительно собирательством и охотой, зависимость человеческой жизни от природы была абсолютной. Такой хозяйственно-культурный тип ведения хозяйства не очень верно называют еще «присваивающим типом». Неверно потому, что для самого «присвоения» даров природы — охотничьей добычи (например, мамонта или слона, бизона или зубра) человеку нужно было совершить длинный ряд различных продуктивных (производительных) действий: устроить яму-ловушку, организовать загон или облаву, создать орудия или оружие охоты, создать орудия разделки туши и т. п. Даже для того, чтобы собрать съедобные коренья, их надо было выкопать специальными приспособлениями. Таким образом, возникало противоречие между кажущимся абсолютным присвоением и, значит, полной зависимостью от природы и ситуацией, когда человеку приходилось самому овладеть частичкой природных сил, чтобы сделаться подобным им, а это с той же неизбежностью порождало появление реальных представлений, реальных знаний о самой природе вещей.

Но вернемся еще к нескольким фактам традиционных положительных знаний народов наших северосибирских просторов. Почему именно этих народов? Да потому, что у них в силу сложившейся исторической ситуации насаждавшиеся мировые религии — а они в этих районах были представлены все — не сумели в предоктябрьский период полностью уничтожить оригинальную и самобытную картину духовной жизни. Естественно, что положительные знания следует искать именно в тех сферах деятельности людей, которые выполняют функции их жизнеобеспечения в конкретной экологической нише.

Вторжение в зону обитания коренных народов Севера и Сибири новой технологии, активно разрушающей травяной и моховой покров, сам верхний слой почв, обнажающей безжизненные ледяные линзы, а также применение новых орудий труда охотниками и рыболовами — не просто огнестрельного, но и скорострельного оружия, — сочетающихся с механизированным сухопутным и водным транспортом, совершенно меняют их жизнь. Одно из самых главных последствий этих сдвигов в сознании — когда пришлое население позволяет себе варварски обращаться с природой, нарушая извечный традиционный принцип предков — «что достаточно, то достаточно». По этому принципу ни один охотник не будет бить дичи больше, чем ее необходимо для нормального пропитания, никто не будет пилить или рубить кедр, чтобы собрать шишки с него, никто не бросит непотухшего костра в тайге, опасаясь пожара, способного уничтожить и корм животных, и самих животных. Конечно, и сегодня какой-нибудь старенький хант или селькуп объяснит такие поступки требованиями духа — хозяина самой тайги или отдельных видов животных, но все же чаще можно услышать наивно-здравые по смыслу рассуждения: «Комары полезные. Они созданы богом в помощь человеку. Комары сгоняют оленье стадо в места, где пастухи разводят курево — костры дымные из гнилушек. Если бы не было комаров, то олени бы все разбежались по лесу».

Долгие годы работающая у хантов Надежда Лукина подчеркивала своеобразный рациональный смысл увещеваний одушевленной ими природы. Так, они, обращаясь к бытовым предметам, просили их служить дольше, а гром пройти стороной, что лучше и для него, и для людей. «При устройстве временного жилища зимой, когда требуется наломать веток на подстилку, человек объясняет дереву: „Не могу же я спать на снегу!“» Ханты, как и селькупы, строго следили за соблюдением сроков охоты. Во-первых, весною она запрещалась в тех местах, где имела место осенью. Во-вторых, не допускалась охота на отельных маток и молодушек, а на пушного зверя и в период его линьки. «Как крестьянину, — писал В. В. Васильев в 1929 году, — не придет в голову снять недозревший хлеб, так и туземец не бил раньше „невыходную“ пушнину». Природоохранительные функции были стихийно заложены в сакральных запретах на добычу тех или иных животных в определенных социальных коллективах. В одних группах не разрешалось есть щуку, в других — убивать летучую мышь, и таким образом стихийно регулировалось сохранение разных видов.

Ханты прекрасно ориентировались на местности. Бывало, охотничья тропа уводила их с Ваха на Таз, в енисейскую тайгу, на расстояние до 1000 километров, но они всегда легко возвращались домой, а если оказывалось, что охотник заблудился, он был спокоен, присаживался на корточки, разравнивал снег или землю, брал прутик и восстанавливал свой маршрут от дома к этому месту. Память у охотника блестящая, он запоминал все главные ориентиры и спокойно возвращался. Если приезжие, как о них говорили, с материка пользовались главной водной магистралью, имевшей тенденцию постоянно отклониться, изогнуться, разделиться на протоки, то хант, будучи с реками и водоемами на «ты», спрямлял путь, пользуясь боковыми притоками, а то и волоком.