Шепот звезд

— Значит, он может и дальше безнаказанно оплевывать людей, которые его же, гаденыша, спасли в войну? А Иван Ильич должен говорить: «Ничего, Сеня, плюй — ты сам не понимаешь, что делаешь». А если понимает? И будет продолжать плевать, унижать тех, кто спас его от фашизма?

— Ну ты и запела! — усмехнулась Сонька. — Не придавай значения газете об этом материале давно забыли. Сеня, конечно, неправ и чувствует свою безнаказанность…

— А знаете ли вы, что он, Иван Ильич…

— Да? Так что он? — заинтересовалась Сонька.

— Что он один и есть человек — вот что! Он один-единственный человек, которого я встречала в жизни. И вы все врете, что он ничего не понимает. Он все понимает. А уж вас насквозь видит. И он… пусть он мешался не в свои дела, действовал кому-то на нервы, нарушал инструкции, подводил начальство своими нарушениями, но он в тысячи раз больше человек, чем все умники, которые ничего не нарушали и которым ни до чего нет дела, кроме как до собственной шкуры и чужих карманов… И еще помолотить языком, поумничать, вылезти на экран… С чем выходишь, очередной гаденыш? Что в тебе? Бывает, умный ходит в церковь, причащается, а любви нет, а другой, как дурак Иван Ильич, и в церковь не ходит, а умеет любить…

— Да? Очень интересно.

— Он всех любит и спасает! И он не может иначе, потому что человек, а не мразь! А кого вы спасли? О себе не говорю — я дура набитая. А вы, умная и разумная, кого спасли? Ведь вы никого не любите, кроме себя. Вы и свою кроткую подругу не любили, и вы партбилет бросили… Чего же раньше не бросали? А кто вас тащил в партию? И теперь Иван Ильич — дурак, он билета не бросил, потому что совесть есть, а у иных вместо души- пар. Ах нет! Извините! Ваш брат спасал Гризодубову и Раскову! Он прилетел на ТБ-3! Не спасать он прилетал, а поглазеть на изможденных голодом летчиц да поснимать их для своей газетенки… Как черные вороны кружат такие — ждут катастроф, чтобы потом описать. Трупоеды!

Сонька с интересом рассматривала Серафимовну своими зоркими глазами журналиста и даже как бы поддакивала: мели, мол, Емеля, — твоя неделя, а мы-то знаем, что скрывается за твоей горячностью. Серафимовна наконец почувствовала этот взгляд и осеклась: до нее дошло, что она наговорила лишнего, и все не на пользу себе. А Сонька как будто даже радовалась чему-то, словно узнала что-то для себя новенькое и очень важное.

— Не волнуйся, милочка, — сказала она со спокойствием человека, уверенного в своей силе и безнаказанности. — Да, он дурак и спаситель, а мы умные и не то что никого не спасли, а может, кого-то и убили. Колька думает, что я убила Витька и мамку. Пусть думает — ведь надо же на кого-то думать и кого-то обвинять… А ты разве никого не убила?

— Намекаете на аборты? Да, убивала.

— Вот видишь? А ругаешься. Ты права, Иван Ильич иногда такое выкинет, что умники только в затылках чешут, — сказала Сонька. — Ой, совсем забыла, милочка. Думаю, тебе это будет интересно. Твой Колька нашел, несмотря на свою занятость, пассию. По-моему, консерваторку. В очках, но очень мила. Чудесно одевается.

— Что ж, — пожала плечами Серафимовна. — Я ему не пара.

— Что за глупости! Очень даже пара!

— В парторганизацию не побегу, — невесело рассмеялась Серафимовна.

— Точно, не побежишь. Теперь некуда бежать.

— Очень много вы знаете, Софья Марковна. Так много, так много — просто ужас!

— Да, кое-что знаю, — самодовольно улыбнулась Сонька. — Такова профессия.

— Но ни хрена не понимаете.

Сонька нахмурилась, словно наконец-то задели то, что ей небезразлично.

— Ты так думаешь, милочка? Ну, я, кажется, засиделась. Благодарю за компанию.

Серафимовне показалось, что в ее глазах вспыхнул зеленый огонек.

«Ведьма! — подумала она. — Теперь жди какую-нибудь гадость».

А еще она подумала, что надо будет спросить, куда делся меч. Наверное, в Музее Революции. Посмотреть бы. Говорят, и высший бельгийский орден летчика Перова за спасение принца в Антарктиде там же. Интересно, как теперь называется музей? Наверняка его приватизировали и устроили казино или бардак.

Глава двадцатая

Крестинин-младший сказал жене, что едет в Череповец на три дня, но сам никуда не поехал, а только не приходил домой ночевать. Об этом сообщил Серафимовне незнакомый женский голос по телефону. Похоже, что Сонька ступила на тропу войны. И война какая-то грязная. Как воевать с тем, кто в тебя кидается дерьмом, если сам не хочешь вымазаться? Но если прижать Соньку к стенке для выяснения отношений, она такой базар поднимет, а то и в слезы ударится, строя из себя оскорбленную добродетель. И может еще сказать с печалью в голосе и глазах: «Не делай людям добро — не будет зла». Как будто когда-нибудь кому-нибудь делала добро.

Установить, что незнакомая доброжелательница не врет, было проще простого: достаточно попросить соседа вызвать на провод Николая Иваныча, и секретарша Нина скажет: «Одну минуточку, узнаю, на месте ли он».