Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

Старый цинит и не надеялся, что на склоне лет ему привалит такое счастье. Он сразу стал относиться к дочери, как к истиной владелице своего поместья, во всем ее слушался, потакал малейшим прихотям, ухаживал за раненым авидроном, как за сыном.

Длинными вечерами, которые в это время часто выдавались холодными и ветреными, Чапло и Андэль подсаживались к ложу раненого и подолгу вглядывались в его черты, словно надеясь увидеть признаки выздоровления. Громко трещали ветки в огне очага, изредка где-то в садах кричала ночная птица. Иногда в удолийской тишине слышался всплеск воды, доносящийся с озера. Отец и дочь больше молчали, каждый размышляя о чем-то своем. Время от времени старик прикладывался к кувшину с нектаром, а Андэль влажным платком бережно смачивала побелевшие от сухости губы молодого человека и поправляла подголовник.

– Молодой. Сильный. Воин? – спрашивал Чапло.

Андэль, с трудом отвлекаясь от своих мыслей, рассеянно кивала.

– Сразу видно – шрам на шрам заходит. А плечи, как из бронзы отлитые… Вот и славно. О таком родственнике я и мечтать не мог. И поместье вам уже готово. Пусть небольшое – средней руки, но весьма прибыльное. Как говорят в народе, хвали поля бесконечные, а возделывай малое поле. Ореховые сады – семьсот деревьев, два паладиума за крону. Еще сто финиковых пальм – по полинфекта за ствол – правда, когда начнут плодоносить. Оливковые деревья. Небольшой, но доходный виноградник, затем цветник, огороды. Да, еще и сама земля немало стоит… Потом четыре лошади, яки, козы, овцы и всякая мелкая живность… Я уже старый – всё запущено. А ведь пахарь должен быть сильнее своего поля. Вам же это по силам. В ваших руках мои плантации принесут гораздо больше. Давильню поставите, дом новый сложите. Заживете, как у Гнома под мышкой. К чему вам эта растленная Грономфа – город тщеславных богатеев, логовище злых духов? Только шишки набивать. А здесь такие красоты, такая тишина! Одно слово – Удолия… Я же вам обузой не стану. Поднесете за вечерей старику кувшинчик нектара, и довольно будет. Мне более ничего не нужно. А помру – прах мой развеете над озером, и на том сочтемся.

– Он – воин, он ни за что не поменяет меч на плуг. К тому же он горожанин, – с сомнением отвечала Андэль, однако весьма вдохновленная многообещающей картиной, нарисованной отцом.

– Это не страшно – я тоже был когда-то цинитом. Но с годами любого человека тянет к земле, к обычным мирским заботам и немудреным домашним утехам. Только заимев свой клочок земли, человек обретает истинную безмятежность, которую тхелосы в мое время называли «большим равновесием души».

Каждый второй день из ближайшей деревни приезжал лекарь – восьмидесятилетний красноносый коротышка. Снимал старые повязки, осматривал раны, смазывал их чудодейственными кашицами собственного приготовления. В ход шли также горькие травяные настои, пиявки, которые должны были высосать всю «больную» кровь, и специальные тайные молитвы. Признавшись, что еще никогда не видел такого количества ран у одного человека, он тем не менее взялся лечить пострадавшего, хотя и не ручался, что тот выживет. Более всего его беспокоила кожа подопечного, которая на некоторых участках, и весьма обширных, омертвела или вовсе отсутствовала. Однако молодой организм боролся что есть силы, и вскоре на поврежденных местах стала образовываться новая кожа – нежно-розового оттенка, пока еще тонкая-тонкая, как хорошо выделанный лист ониса. Увидев это, лекарь почувствовал себя победителем, сообщил, что больной, благодаря талантам врачевателя, теперь несомненно поднимется на ноги, и с горделивой миной принял от благодарного Чапло щедрые подарки: десять корзин медовых орехов, две амфоры с оливковым маслом, три – с молодым виноградным вином, пятьдесят луковиц жемчужин лучших сортов, бочонок засоленной рыбы… Что же касается знаменитого нектара, то на радостях его незамедлительно употребили по назначению, причем в таком количестве, что Андэль вынуждена была вскоре обеспокоиться здоровьем не только своего бедного воздыхателя, но и Чапло, да и самого лекаря.

Вскоре ДозирЭ окончательно пришел в себя, стал самостоятельно есть и пить, время от времени вставал, превозмогая слабость, и передвигался, держась за стену. Прошло еще несколько триад, и с него сняли последние повязки. Счастливая Андэль ликовала.

Еще дней через десять на плантацию заявился Кирикиль. Худой, с заострившимися чертами лица, опустившийся, с отчаянно голодным взглядом. Увидев ДозирЭ, который в одном набедреннике нежился на утреннем солнышке, подставляя его ласковым лучам свои облезлые бока и розовую спину, он бросился к нему на шею и своими грубыми объятиями причинил выздоравливающему боль. Однако ДозирЭ не подал вида: он был бесконечно рад видеть своего бывшего слугу целым и невредимым.