Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

Вскоре движения Каруду стали намеренными. Андэль несколько раз вздрогнула. Вздрогнула, но не отстранилась. Служанка действовала всё настойчивее и вот уже прикоснулась губами к плечу, потом к шее, к подбородку Андэль. Девушка лишь закрыла глаза от стыда и наслаждения.

Женщины акелины часто прибегали к взаимным ласкам. Сама Жуфисма не только этому не препятствовала, но и поощряла личным примером. Она полагала, что «купальные забавы» не способны утомить, а лишь разжигают страсть, прекрасно подготавливают к «общению» с мужчиной. Получая очередную неопытную девушку, Жуфисма, прежде чем подвергнуть ее истязанию грубой мужской силой, сначала передавала трепещущего птенца на «попечение» самым опытным любовницам, доброжелательным, искусным. Она считала, что только так можно заставить юную люцею познать себя и свое тело, только таким способом можно разбудить в ней настоящую женщину, искусительницу, лгунью – стойкую, неутомимую, мудрую. Не избежала подобных «уроков» и Андэль.

Старательные ласки и поцелуи Каруду разнежили Андэль, по всему ее телу разлился жар. Щеки и шея вспыхнули огнем. Однако когда подруга призывно поцеловала ее в губы, окатив лицо волной терпких запахов, идущих от густых смоляных волос, авидронка едва отвечала, проявляя обидную холодность. Каруду осуществила еще несколько осторожных вылазок и, наконец не показывая огорчения, успокоилась и вернулась к прежнему занятию.

– Скажи, тебе нравится «церемония мудреца», как это делает Туртюф? – спросила Каруду, расчесывая костяным гребнем волосы Андэль.

– Да, очень, – честно отвечала она…

Туртюф был хорош в своих темно-синих одеждах. Красив. Богат. Походил на знатнейшего посланника загадочной далекой страны.

Многие путешествия, а также неограниченность средств – наложили отпечаток на его внешний вид. А был он в широких штанах, кои носят народы Оталарисов, в длиннополой яриадской рубахе, поверх нее, в открытой парраде с меховыми вставками, которые предпочитают мореходы, и в странном плаще без застежек с вырезами для рук. К широкому поясу, усыпанному драгоценностями, крепились кинжал «дикая кошка» в эффектных ножнах, покрытых дикарской символикой, несколько увесистых кошелей и футляр для онисовых свитков. Во всей его одежде чувствовалась чванливая роскошь, избалованный вкус, презрение к узколобой местной моде, этакая насмешка над приземленной грономфской моралью и неповоротливой культурой, не желающей замечать более изящного и практичного.

На самом деле Туртюф редко менял наряды, высказываясь о моде, как о занятии недостойном мужчины. Разве можно отвлекаться от дел великих на такой пустяк? В театре, на палубе корабля, на трапезе у липримара или в седле он мог быть в одном и том же, и только в зависимости от обстоятельств менялось количество украшений, которое, впрочем, было всегда велико.

Туртюф был заметен за тысячу шагов, сильный, красивый, еще сравнительно молодой мужчина. Такого человека увидишь и запомнишь на всю жизнь. Настоящий авидронский эжин – смелый и властный, целеустремленный.

Жуфисма, располневшая сорокалетняя женщина, еще красивая, еще для многих желанная, самым изысканным образом приветстсвовала посетителя.

Распорядительница и гость поднялись на хирону, где цвел благоухающий сад и били фонтаны. Туртюф снял плащ, отвязал пояс с оружием и стянул при помощи прислужниц глухие кожаные сапоги. Его натруженные ноги омыли душистой водой и облачили в мягкие невесомые сандалии. Подали молодого вина и холодного мяса. Заиграла лючина. Вперед вышли обнаженные танцовщицы.

Туртюф отпил из кубка более половины и проглотил несколько сочных кусков оленины. Утолив жажду и голод, он размяк и подобрел. Устроившись на мягких подушках, судовладелец некоторое время наблюдал за откровенным танцем юных проказниц. Наконец он обратился к Жуфисме, которая в ожидании любых распоряжений была неподалеку:

– Я был во многих странах на многих трапезах, мой взор ублажали лучшие танцовщицы материка, но я не встречал женщин, более искусных в танце, чем красавицы твоей акелины.

– Благодарю тебя, мой хозяин. Для меня нет слаще слов, чем твои похвалы. Помни – всё лучшее в нашей скромной обители в твоем полном распоряжении, – отвечала довольная Жуфисма, низко кланяясь, – включая и меня!

– О Жуфисма, клянусь Гномами, Хомеей, Слепой Девой, Великанами и всеми прочими здравствующими богами, что ты и сама прекрасна, словно флурена-вискоста, с поднятыми парусами, наполненными добрым ветром. Не знаю, зачем я трачу время на твоих люцей, когда мне следует молиться тебе одной, умудренной опытом многих побед, утолять жажду в озерном лоне твоей красоты, несравненной и глубокой. Вот кто бы, верно, украсил каждое мгновение моего пребывания здесь!

Жуфисма расцвела от услышанных похвал. Счастливая улыбка посетила ее чувственные уста. Но, зная свое место, она только сказала:

– Я у твоих ног, рэм. Любое твое пожелание!