Шерас. Летопись Аффондатора. Книга первая. 103-106 годы

Наедине с мужчиной Андэль была поразительно нежна. Люцея и судовладелец возлежали на огромном ложе в лучших покоях акелины, куда допускались только самые важные посетители. Туртюф благосклонно принимал ласки, пусть неумелые, временами даже забавные, но такие трогательные, такие сладкие. Несмотря на множество неловкостей в движениях Андэль, он даже и не думал вспоминать о Каруду, об этой развратной и нечувствительной женщине, которая могла в течение всего одной ночи довести его до полусмерти бесконечными дерзкими прямолинейными атаками, каждый раз опустошая жадно, досуха. Да к этому он и не стремился. Нет, теперь Туртюф, едва ли не впервые, ощутил прелесть и превосходство трепетной юной чувственности и с удовольствием купался в этой наивности, свежести, неумелой старательности. Не спешил опустошать кубок, отпивал маленькими глотками и, как истый исследователь, изощренно долго смаковал удивительный вкус. Он млел, утопал в блаженной неге, испытывая при этом какое-то мистическое ощущение духовного подъема.

Андэль, в свою очередь, нравился этот грономф, крепкий, полный мужской силы, властный, вспыльчивый, испытывающий презрение к окружающим. Однако, несмотря на это, он мог быть тонким, добрым, внимательным. Именно он пробудил в ней настоящую страсть, смахнув мимоходом рукой опытного сластолюбца с ее глаз пелену девичьих заблуждений, навеянную наивными легендами ее захолустной родины.

Туртюф, переполненный желанием, наконец не сдержался – набросился на люцею, едва сдерживая в своем порыве грубость. Он был с радостью встречен и получил все, что хотел. И длилось это долго, и счастливой Андэль казалось, что она бежит по полю, усыпанному большими распустившимися жемчужинами, а потом падает и утопает лицом в цветах. И сердце разрывается от неописуемого наслаждения.

Туртюф уснул с улыбкой на устах. «Наверно, очень устал – приготовления к путешествию немалые», – подумала Андэль. Она склонилась над мужчиной, убаюкивала его, легко целуя в лоб, нос, в висок. Сама девушка еще была полна недавними переживаниями. Сердце постепенно успокаивалось, лицо остывало…

Человек сказочного богатства, необузданной энергии и крутого нрава теперь лежал перед ней безоружный, с открытой грудью, будто приготовленной для предательского удара кинжала. Совершенно беззащитный. Андэль заглянула в его лицо, безмятежное, утратившее строгость. Что-то в его чертах было не авидронское: может быть, нос или скулы. Туртюфа можно было принять за флатона, если б не цвет волос и смуглая кожа.

Вглядываясь в своего щедрого возлюбленного, Андэль вдруг отчетливо вспомнила новобранца, который подарил ей несколько сладостных мгновений на берегу Удолии. Вспомнила, закрыла глаза и забылась в детских мечтаниях.

А где-то за стеной, в нескольких шагах, сладко и больно играла лючина, и уже заглядывала в окно, разливая прохладу, ночь.

Глава 16. Призрак старого поместья

Исход сражения уже не вызывал сомнений, но жестокие столкновения продолжались до самой темноты. Авидронам пришлось нелегко, особенно в центре, где Хавруш сосредоточил все метательные механизмы и большое число пеших партикул под прикрытием огромного количества валил. Только к ночи эта группа была окружена; часть иргамов уничтожили, а остальных пленили.

Вопреки надеждам, иргамы не пытались укрыться в лагере, что привело бы к окружению и неминуемой гибели, а бросились к Кадишу. Преследование отступающего противника Алеклия поручил Лигуру, выделив Полководцу Инфекта большое количество легких отрядов общей численностью в сто тысяч цинитов. Иргамы не поддались панике и отступали, соблюдая порядки, в соответствии с заранее продуманным планом. Лигуру не удалось с ходу опрокинуть многочисленные заслоны, загодя устроенные дальновидным Хаврушем на предполагаемом пути отступления.

Вскоре, благодаря отчаянной контратаке Синещитных и самоотверженным действиям иргамовских арьергардов, основным партикулам отступавших удалось оторваться от погони. Лигур преследовал иргамов до самого Кадиша, и только грозные стены неприступной крепости остановили наступление окрыленных победой воинов Инфекта. Через три дня Лигур вернулся в лагерь с понурой головой, уставший как никогда, недовольный собой, с поврежденной рукой и бедром. С ним были его изможденные воины на шатающихся лошадях, несколько тысяч раненых на повозках и бесконечно длинная колонна пленных.