Шеридан

Эрскин называл принца, тоже не без язвительности, «знатоком космогонии» (намекая на Векфильдского священника), поскольку у него имелась в запасе пара цитат из классиков: одна — из Гомера, другая — из Вергилия, которые он, рисуясь, старался при каждом удобном случае ввернуть в разговоре.

Принцем владела страсть к накопительству — правда, не денег, а одежды. Все кафтаны, башмаки и панталоны, которые он носил на протяжении пятидесяти лет, хранились в его гардеробе; вплоть до конца своих дней держал он в памяти полный каталог этой коллекции предметов туалета и мог когда угодно потребовать любой из них. У него было пятьсот кошельков, и в каждом из них лежали забытые там мелкие деньги. Он хранил бессчетные связки любовных писем от женщин, стопы дамских перчаток, груды женских локонов.

Обратная сторона картины весьма неприглядна. Это был распущенный хлыщ и пьяница, расточитель и игрок, «скверный сын, скверный муж, скверный отец, скверный подданный, скверный монарх, скверный друг». Похождения принца расстраивали его отца больше, чем любые поражения в американской войне. Принц Уэльский шатался по публичным домам, напивался до бесчувствия и бывал доставляем домой в мертвецки пьяном виде. Частенько его отводили в полицейский участок. Он проматывал огромные суммы и был вечно в долгу. Подпав под дурное влияние герцога Кумберлендского и герцога Шартрского, он с безудержной расточительностью расходовал 10 тысяч фунтов в год только на одежду. Ростовщики брали у него все новые долговые расписки. Тем не менее принц продолжал предаваться многочисленным развлечениям, нимало не смущаясь отсутствием денег. «Фараон» у миссис Хобарт, крикет в Брайтоне, скачки в Ньюмаркете, любительские спектакли в Ричмонде и балы- маскарады в Уоргрейве — вот что поглощало его внимание. Золотые соверены рекой уплывали из его карманов: он проигрывал их в кости, покупал на них красивые камзолы и кружевные манжеты или же обменивал их на сверкающие драгоценности, чтобы украсить прекрасные шеи вившихся вокруг него женщин.

При всем том он оставался маменькиным сынком, баловнем королевы. Мать читала ему вслух из «Тэтлера»[47] историю о молодом человеке с добрым сердцем и мягким характером, который, погнавшись за наслаждениями, втянулся в беспутную жизнь, но беспутничает только в силу привычки, постоянно испытывая угрызения совести, мучительный стыд и чувство неудовлетворенности. Материнский голос растроганно дрожал, в глазах королевы блестели слезы. Но наследник престола не знал ни стыда, ни совести и не внимал голосу любящей матери.

Принц давал аудиенцию друзьям и выслушивал всяческие новости, валяясь полуголый в постели; кровать служила ему троном, спальня — кабинетом и совещательной палатой.

Фокс утверждал, что на принца можно повлиять двумя способами: запугать его или же дать ему денег на развлечения. Он посулил принцу годовой доход в 100 тысяч фунтов стерлингов и единовременную выплату 30 тысяч фунтов на погашение его долгов. Король пришел в ярость. Он плакал, жалуясь герцогу Портлендскому; он совещался с лордом Темплом. Но тут в дело вмешался Фокс, принц пошел на уступки, и коалиция была спасена.

2

 В начале ноября 1783 года Фокс затеял в парламенте грандиозную игру ва-банк. Вот уже в течение шестнадцати лет признавалось необходимым установить более строгий парламентский контроль над замкнутой и неразборчивой в средствах корпорацией, которая распоряжалась семимиллионным годовым доходом, шестидесятитысячной армией, а также жизнями и судьбами тридцати миллионов человек.

Индия превратилась в сущий рай для авантюристов, жаждущих обогатиться. Всякий, кому удавалось заполучить местечко в Ост- Индской компании, мог считать, что дела его устроены. Ведь должность с номинальным жалованьем в триста фунтов приносила ее обладателю 50 тысяч фунтов в год. «Что такое Англия? — вопрошал Уолпол. — Раковина, которую набобы наполняют богатствами Индии и которую опорожняют вертопрахи-макарони». Осуществление каких-то реформ стало неизбежным, и вот Фокс внес на рассмотрение парламента свой Ост-Индский билль.

В индийском вопросе Берк и Фокс, учитель и ученик, действовали заодно, однако это был союз противоположностей. Оба они умели выступать страстно, но страстность Берка была сродни апостольскому пылу, страстность Фокса — ярости бунтовщика. Оба фанатически отстаивали свое дело, но были фанатиками в разной степени. Когда Берком овладевала какая-то идея, он, словно новоявленный Данте, зрил перед собой геенну огненную. Фокс не был таким идеалистом; он обеими ногами стоял на земле. Но в груди этого насквозь земного человека пылало страстное, отзывчивое сердце, способное возбуждать энтузиазм людей. Оба деятеля сошлись на том, что если плоха система, то олицетворяющий ее человек еще хуже. Уоррена Хейстингса необходимо посадить на кол. Если корона оказывает влияние на раздачу Ост-Индской компанией должностей и привилегий, то, значит, это представляет собой вопиющее злоупотребление исключительным правом.