Шеридан

Принц выезжал на верховые прогулки по склонам холмов, бывал на скачках, прогуливался без провожатых по эспланаде, пил в обществе друзей и знакомых чай в ресторации при курзале. Время от времени в курзале можно было посмотреть выступление клоуна Гримальди или какую-нибудь новую пьесу. Погожими летними днями из Павильона часто доносился характерный деревянный звук ударов биты о шар: принц увлекался в Брайтоне игрой в крикет. Игрок он был не ахти какой, но играть любил страстно. Тем более что в белой касторовой шляпе, фланелевом камзоле, отороченном синей лентой, белых коротких штанах и до блеска начищенных туфлях он, по общему мнению, выглядел особенно авантажно. Наигравшись, принц и его партнеры, такие же неумелые игроки, завершали приятно проведенный день обедом, который подавали в шатре на лужайке.

Иногда принц нанимал «купальную машину» — кабину для раздевания на колесах — и плавал в море. Приставленный к нему персональный спасатель по прозвищу Курильщик бдительно следил за ним. Как-то раз, когда принц заплыл, по мнению Курильщика, слишком далеко, тот стал кричать: «Эй, господин принц, господин принц, плывите обратно!» Видя, что принц не слушается, он бросился в воду, настиг ослушника и за ухо выволок его на берег. «Ну, нет, — ворчал он при этом, — я не хочу, чтобы король повесил меня из-за утопшего по моему недосмотру принца Уэльского. Дудки, не доставлю я ему такого удовольствия!»

Однажды две приехавшие из Лондона щеголихи спросили у Курильщика, где бы они могли достать молока ослиц для поправки своего здоровья. Старый грубиян посоветовал им сосать друг друга.

Помимо Берка, Фокса и Шеридана в Павильоне часто гостили такие весельчаки и выпивохи, как Джордж Хэнгер, герцог Норфолкский, капитан Моррис и братья Барримор.

Герцог Норфолкский, прозванный Бродягой, пил как бочка и ел за четверых; это был такой грязнуля и неряха, что слуги пользовались случаем, когда он мертвецки напивался, чтобы вымыть его. Его неряшливость стала притчей во языцех, и, когда герцог однажды спросил у приятеля, не знает ли он какого-нибудь средства от ревматизма, тот, не задумываясь, ответил: «Послушайте, милорд, а вы никогда не пробовали чистую рубашку?»

Герцог предпочитал обедать в дешевых тавернах и поглощать свою отбивную и портер в компании простолюдинов-ремесленников, которые относились к нему с покровительственной фамильярностью, не подозревая, что этот заплывший жиром неопрятный старик в потертой одежде — первый пэр королевства. «Вид у меня совсем не щегольской, — признавался он другу, — наверно, я слишком мало внимания обращаю на мой костюм». По этой причине ему приходилось подчас терпеть маленькие неудобства. Заглянув в заведение, где устраивались петушиные бои, он по примеру других зрителей решил сделать ставку на одного из петухов, дравшихся в тот момент на арене. Но никто из присутствующих не пожелал иметь дело со столь плохо одетым господином. Впрочем, некоторое время спустя один щеголеватый молодой человек (несомненно, джентльмен), проявив великодушие, которым герцог не мог не восхититься, подозвал его: «Подойди-ка сюда, любезнейший мясник, я принимаю твое пари».

Любимыми блюдами герцога были отварная рыба и жареное мясо, любимым напитком — вино, потоки, каскады вина. Герцог выпивал чудовищные количества спиртного, не пьянея. После того как его собутыльники, пившие с ним наравне, валились под стол, он отправлялся пьянствовать куда-нибудь еще. При этом он не обнаруживал ни малейшего признака опьянения вплоть до того момента, когда, сидя за столом, внезапно терял дар речи. На зов немедленно являлись четверо ливрейных лакеев с неким подобием носилок. В полном молчании и с проворством, выработанным долгой практикой, они взгромождали герцога на носилки и, плавно ступая, выносили его огромную колышущуюся тушу из комнаты.

По количеству своих незаконнорожденных детей герцог мог бы поспорить с самим Карлом II, а по их национальному разнообразию далеко превзошел его. К старости он содержал уже целую армию женщин. Содержание выдавалось в форме чеков, подлежащих оплате в один и тот же день и час в одном и том же банке. Когда матери с прижитыми от герцога детьми всех возрастов являлись в банк за деньгами, карие глаза и еврейские носы причудливо чередовались с голубыми глазами, смуглой цыганской кожей и черными кудряшками волос. А герцог в это время сидел с кем-нибудь из друзей в задней комнате банка, откуда он мог, оставаясь незамеченным, рассматривать каждую из получательниц через застекленное отверстие в стене. «Боже, вырядилась как попугай!» — «Ну, сущая старая ведьма!» — «Клянусь честью, она выглядит так же молодо, как двадцать лет назад!» — непрерывно комментировал он.