– На мой взгляд – да, но ведь ты знаешь, брат, что у меня есть обыкновение пресекать любую фамильярность, добиваться почтения и внушать уважение. Тем не менее, будучи женщиной проницательной, я вижу, что Каролине свойственны недостатки, с которыми нужно усиленно бороться.
– Налей мне еще кофе напоследок и позабавь рассказом о ее прегрешениях!
– Дорогой брат, приятно видеть, что после утомительной ночи ты кушаешь с удовольствием. Так вот, Каролина – девушка испорченная, однако под влиянием моего авторитета и почти материнской заботы она еще может исправиться. Есть в ней порой некая скрытность, которая мне не по душе, потому что в результате ей не достает девичьей кротости. Вдобавок Каролине свойственны пылкие порывы, и это выводит меня из себя. Впрочем, по большей части она молчалива, грустна и погружена в размышления. Не сомневаюсь, что со временем мне удастся сделать из нее степенную и благовоспитанную леди, искоренив ее непонятную задумчивость. Не одобряю я этой невнятицы!
– Гортензия, я не понял ни слова! Что ты имеешь в виду под «пылкими порывами»?
– Пожалуй, лучше объяснить на примере. Как ты знаешь, иногда для отработки произношения я задаю ей учить французскую поэзию. За время своего обучения она прочитала много Корнеля и Расина, причем весьма ровным, рассудительным тоном, что я вполне одобряю. Однако порой Каролина проявляет вялость и неуважение к этим прославленным авторам, сдержанность уступает место равнодушию, а вынести его в своих учениках я не в силах, к тому же оно совершенно неуместно в изучении классиков! Недавно я вручила ей томик коротких стихотворений-однодневок и послала ее к окну выучить что-нибудь из них наизусть. И что ты думаешь? Вскоре она принялась судорожно перелистывать странички, кривя губы с явным пренебрежением. Я сделала ей замечание.
– Ничуть не сомневаюсь, Гортензия. А вот и Каролина! Я видел, как за окном мелькнула ее тень.
– Ах! Верно. Она пришла слишком рано – занятие только через полчаса. Дитя мое, что привело тебя сюда до того, как я успела позавтракать?
Вопрос был обращен к вошедшей девушке, укутанной в зимнюю накидку, полы которой изящно облегали стройную фигурку.
– Я так спешила узнать, как ваши дела, Гортензия, да и о Роберте тоже волновалась! Ведь наверняка вы оба горюете из-за вчерашнего. Я услышала только сегодня утром. Дядя рассказал за завтраком.
– Ах, это чудовищно! Ты нам сочувствуешь? Твой дядя тоже?
– Мой дядя ужасно зол! Неужели он ездил вместе с Робертом на пустошь под Стилбро?
– Да, Каролина, мы выехали как настоящий боевой отряд, однако пленники, которых мы отправились освобождать, встретили нас на полпути.
– Надеюсь, никто не пострадал?
– Нет, только у Джо Скотта ссадины на запястьях из-за того, что его скрутили слишком крепко.
– Тебя там не было? Тебя ведь не было возле фургонов, когда на них напали?
– Нет. Редко бывает, что удается присутствовать при событиях, в которых желаешь принять участие.
– Куда ты собираешься сегодня? Я видела, что Мергатройд седлает твою лошадь.
– В Уиннбери, на рынок.
– Мистер Йорк тоже поедет. Я встретила сейчас его двуколку. Возвращайся с ним вместе, Роберт!
– Почему?
– Вдвоем лучше, чем одному, а мистера Йорка все любят – по крайней мере, беднота уважает.
– Значит, он послужит защитой мне, которого все ненавидят?
– Скорее недопонимают. Пожалуй, так будет вернее. Ты задержишься? Он часто задерживается, кузина Гортензия?
– Наверняка задержится. У Роберта нередко бывает много дел в Уиннбери. Ты захватила свою тетрадку, дитя мое?
– Да. Во сколько ты вернешься, Роберт?
– Обычно я приезжаю к семи часам. Хочешь, чтобы сегодня я приехал пораньше?
– Попробуй успеть к шести – теперь в это время не очень темно. К семи дневной свет гаснет совсем.
– Какая же опасность нависнет надо мной, Каролина, когда дневной свет угаснет? Что за угрозы таятся в темноте?