Читаем Шерлок Холмс полностью

Из вышеперечисленного следует, что Шерлок Холмс давно оставил позади и время, и место, в котором был создан, и зажил своей собственной (и даже не одной) жизнью, далеко за пределами Лондона конца XIX века. На самом деле, этот процесс начался ещё в 1920-х годах, при жизни Конан Дойла, по-прежнему пишущего новые рассказы: уже тогда Холмс и Ватсон — и поздневикторианский город, в котором они жили, — оглядывались назад с задумчивой тоской по былым счастливым денькам. В конце этого десятилетия Т. С. Элиот заметил, что «в рассказах о Шерлоке Холмсе конец XIX века всегда романтичен и всегда ностальгичен», и что «приятная внешность» города является неотъемлемой частью этой ностальгии и романтики. Для Элиота, как и для всего межвоенного поколения, рассказы Конан Дойла стали возможностью сбежать из «бесплодной земли» современности, олицетворённой промозглой (и по-прежнему туманной) тусклостью современного Лондона. Более того, Элиот пошёл дальше и предсказал, что ностальгия и романтика будут усиливаться и обостряться среди будущих поклонников Холмса и Ватсона, уже не обладающих своими собственными воспоминаниями о XIX веке. И последующие поколения с избытком подтвердили это предсказание: бесчисленные читатели, радиослушатели и телезрители по всему миру продолжают воображать, будто побывали в Лондоне 1895 года, с его зловещим вездесущим туманом и Холмсом, щеголяющим в шапке охотника на оленей, с трубкой, зажатой в зубах, и плаще без рукавов. Но следует напомнить, что лондонский туман в 1880-х и 1890-х появлялся на улицах города чаще, чем на страницах конан-дойловских рассказов, и что только после принятия в 1953 году Закона о контроле над загрязнённым воздухом опасное для жизни экологическое загрязнение становится предметом ностальгии; а шапка Холмса, трубка и плащ присутствуют лишь на иллюстрациях Сидни Пэджета и в фильмах с Бэзилом Рэтбоуном в главной роли: в текстах Конан Дойла ничего подобного нет (в телевизионном сериале с Джереми Бреттом эти детали практически отсутствуют: создатели пытались максимально приблизиться к оригиналу).

Кроме того, подобная смутная, романтическая, освещённая газовыми фонарями ностальгия удобно игнорирует многие «нелицеприятные стороны» Лондона конца XIX века: грязь и вонь, шум и перенаселение, убожество и нищету. Это указывает на непонимание обстоятельств, недостатки и отличительные особенности конан-дойловской версии мирового города или же на альтернативный источник вдохновения, больше напоминающий Эдинбург, чем великую столицу. Это мешает оценить специфику времени и уникальность Шерлока Холмса, а также его создателя: их несовместимые индивидуальности так явно резонируют с 1880-ми и 1890-ми годами, двумя десятилетиями, в течение которых тревога и надежда, бедность и прогресс, упадок и дерзание шли рука об руку. Это также мешает увидеть, как рассказы, бывшие новаторскими и современными, становятся под конец жизни автора всё более шаблонными и анахроничными, и всё более оторванными от своего исторического времени и места действия. Таким образом, становится понятным: посмертная слава Холмса — не утихающая десятилетия спустя после смерти Конан Дойла, — предмет, сам по себе достойный пристального внимания как классический образец, — вроде оперетт Гилберта и Салливана, рассказов о Дживсе и Вустере П. Г. Вудхауса, — оригинального литературного жанра, долго и успешно переживающего обстоятельства, при которых он был создан. Но собственная жизнь Холмса в его собственное время и в его собственном городе по-прежнему более увлекательна, ибо он был вымышленным персонажем, который олицетворил, а также преодолел брешь между двумя очень разными особенностями Лондона конца XIX века, как места, где убогая реальность городской безысходности сосуществовала с романтическими возможностями столичного освобождения. Следующие эссе поведают о великом городе и великом неизменно живом сыщике достойно и обстоятельно, проливая свет на расследования и открытия. О довольно «приятной внешности» тумана и ностальгии по газовому освещению, холмсовской шапке охотника на оленей, которую он почти никогда не носил, и трубке, которую никогда не курил. Перед вами предстанут новейшие исторические справки и богатые доказательства, которые перенесут нас в Лондон конца XIX века, к поздневикторианскому Шерлоку Холмсу. Больше никаких ошибочных установлений личности. На следующих страницах игра примет серьёзный оборот.

Отель «Альгамбра» на Лестер-Сквер, ок. 1890 г., Эрнест Дадли Хит.

<p>ГЛАВА 1</p><p><emphasis>Джон Стокс</emphasis>. «Богемные привычки» Шерлока Холмса</p>

В холмсиане слова «богемский» и «богемный» неизбежно ассоциируются с опубликованным в журнале «Стрэнд» в июле 1891 года рассказом «Скандал в Богемии», действие которого происходит в 1888 году.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии