Шерлок Холмс. Дыхание Бога

— Полагаю, вы правы, — признал доктор. — У меня есть квартирка на Ривс-Мьюс, рядом с Гайд-парком. Когда я там, мне так хорошо: сижу в уютной библиотеке, читаю, Смоук согревает мне колени, и совсем не хочется никуда уезжать. Боюсь, что путешествия уже не для меня, теперь мне по душе покой.

Я разговорился с Сайленсом о своей службе в Афганистане. Любой солдат скажет вам, что воспоминания о войне всегда у него «под рукой», даже если он и не любит разглагольствовать на эту тему. Потом рассказал о том, как трудно было адаптироваться к лондонской жизни; о том, как втянулся в работу с Холмсом, которая давала возможность поддерживать высокий уровень адреналина в крови, позволяла занять своё место в обществе, но при этом не терять приобретённых на войне навыков.

Сайленс спросил меня о Мэри. И здесь, должен признать, я начал мямлить.

Мы с Холмсом большую часть жизни провели на глазах у публики, и в этом виноват один только я. В конце концов, я не обязан был публиковать отчёты о нашей личной жизни. Порой для меня это было мучительно сложно. Почти так же тяжело, как в тех случаях, когда разговор заходил о смерти Мэри. Я не раз пытался вообще исключить эту тему, заявляя, что всё ещё женат. Неудачная тактика, и к тому же вредная для моих читателей. Какую ценность может иметь история, если ты не веришь рассказчику? Неискренний рассказчик… Мог ли я позволить себе стать таким? С другой стороны, мне всегда приходится выбирать между интересами читателей (их желанием услышать волнующую историю) и своим собственным (сохранить личное пространство).

Понимаете, я очень её любил. А когда пишешь, то словно заново проигрываешь в лицах какие-то драматические моменты своей жизни: погони и перестрелки, дедуктивный метод Холмса и сложные интриги тех, кто пытается его переиграть. Всё это достойно того, чтобы остаться увековеченным на страницах книг. Но с Мэри я так не поступлю. Я не стану превращать последние моменты её жизни — нашей жизни — в нечто вызывающее интерес или печаль. Я никогда не превращу её в героиню рассказа.

Так что простите меня. Мэри умерла. Точка.

Я сменил тему, и Сайленс как истинный джентльмен не настаивал на продолжении разговора.

Спустя какое-то время речь зашла о ланче, и мы все в полном составе покинули купе, чтобы отправиться в вагон-ресторан. Однако в последнее мгновение Холмс взял меня за руку и сказал:

— Джентльмены, если никто из вас не возражает, мне необходимо обсудить с Ватсоном кое-какие вопросы, касающиеся нашего предыдущего дела. Вы обедайте, а мы тут пока поболтаем.

— Бросьте, Холмс, — заметил Кроули, — поговорите за ланчем. А мы с удовольствием послушаем.

— Конфиденциальность клиента. Как бы глупо это ни звучало, особенно в свете того, что ждёт нас в столице, дело герцогини и пуделя не может обсуждаться прилюдно в вагоне-ресторане.

Холмс закрыл за нашими спутниками дверь и дал им время пройти какое-то расстояние.

— Послушайте, Холмс! — К этому моменту я уже начал терять терпение. — Что всё это значит?

Герцогиня и пудель. Звучит как какой-то водевиль.

— Daisy, Daisy, give me your answer do… — начал напевать Холмс.

Я дёрнул его за руку:

— Перестаньте, всё и так хуже некуда, чтобы ещё слушать ваше пение. Что происходит? Какие ещё конфиденциальные дела мы не можем обсуждать при всех?

— У них своя битва, у нас своя, — ответил Холмс. — Ни секунды не сомневаюсь в том, что сражаться мы будем на разных фронтах. — Он улыбнулся. — Я могу показать пару фокусов, но я не маг, так что мне нужен план. У вас есть на чём писать?

— Конечно, блокнот в сумке.

— Прекрасно, тогда достаньте его, и давайте нарисуем схему метрополитена.

— Метрополитена? — переспросил я. — Вообще-то, не думаю, что так хорошо его знаю.

— Знаете лучше меня. Вместе мы можем попытаться.

И мы попытались. Но заканчивали схему Сайленс и Карнакки: они успели пообедать и были только рады помочь.

— Готово. — Я провёл пальцем по маршрутам на схеме. — Только не могу понять, почему это так важно.

Когда я поднял глаза на Холмса, тот мирно спал. Я был в ярости.

Мой друг действительно мог быть самым невыносимым человеком на свете.

Учитывая расстояние от Инвернесса до Лондона, на Сент-Панкрас мы прибыли ближе к вечеру и сразу наняли два кеба до стройплощадки на пересечении Оксфорд-стрит и Тоттенхэм-Корт-роуд.

Движение даже в это время суток было очень активным. Кебы, двухколёсные и четырёхколёсные, разъезжали по многополосной дороге в обе стороны; нас плотной стеной окружали голоса сотен переговаривающихся пешеходов, и я не мог поверить, что всему этому грозит опасность уничтожения.

Котлован со всех сторон был ограждён забором.

— Может, нам стоило для начала обзавестись чьей-нибудь поддержкой? — спросил я.

— Боюсь, на данный момент даже я нуждаюсь в доказательствах того, что нечто значительное произойдёт в этом месте, — ответил Холмс.

— Доказательства… — вздохнул Кроули. — В то время как наш мир висит на волоске.

Холмс готов было возразить, но в ту же секунду прогремел страшный взрыв. Мы все как один обернулись и увидели, как в конце улицы взвился столб дыма.

— Что за чёрт?!.