— Поскольку никаких зацепок в этом деле нет, пригодится все: мельчайшие оттенки в поведении, разговорах, настроении обитателей замка. То есть все те мелочи и подробности, которыми вы любите сдабривать ваши рассказы. Кстати, это у вас наиболее сильная сторона, Ватсон.
Я был польщен и одновременно задет, считая, что довольно увлекательно раскрываю именно профессиональную сторону расследования, подчас такую сухую и невыигрышную. И как было этого не замечать и не ценить! Маскируя обиду, я пожал плечами и отвел было глаза в сторону, но Холмс успел перехватить мой взгляд, отчего я мгновенно раскаялся в своих амбициях и рассмеялся.
— Скажите, Холмс, а в каком направлении мне все же смотреть?
— Во всех, Ватсон!
— Но ведь вы кого-то…э… подозреваете.
— Дорогой мой, я не устаю повторять, что пока дело не завершено, на обозримом пространстве — подозреваются все! В расследовании нельзя быть ни излишне подозрительным, ни излишне беспечным, для всех один закон, а потому ни для благородного лорда, ни для очаровательной миссис Вайс, ни для маленького Фредди, поверьте, я не сделаю исключения.
— Понятно, подозреваются все! Абсолютно все и никаких исключений! — подытожил я.
— Ну, совсем-то без исключений нельзя, ведь исключения, как известно, подтверждают правило, поэтому у меня их целых два.
Я затаил дыхание:
— Кто же это?
— Первое исключение — Майкрофт.
— Ваш уникальный брат?
— А что? Конечно, этот беспримерный гений весьма себе на уме, но он все-таки слишком ленив и непрактичен, а что ни говори, заметать следы — дело весьма хлопотное и, сидя в кресле, его хорошо не сделаешь. Второе исключение — вы, Ватсон. Не то чтобы я не допускал возможности того, что вам когда-нибудь кого-нибудь захочется укокошить, просто, прежде чем решиться на подобное, вы по старой привычке сначала придете посоветоваться со мной.
— Без сомнения, Холмс! — отозвался я с жаром. И мы рассмеялись.
Пройдя большую часть парка, мы вышли на поляну, посреди которой располагались старинные солнечные часы. Неподалеку среди кустов белела резная каменная скамья, покрытая у основания голубоватым лишайником. Отсюда прекрасно просматривался фасад замка, не такой величественный, как более древняя его часть над пропастью, зато куда более изысканный, мирный и уютный. Вольготно разросшиеся кусты шиповника, бузины и сирени, которые, судя по всему, не слишком донимала рука садовника, придавали особую прелесть старинной постройке, эдакого тихого очарованного места.
— Теперь мне понятно, Холмс, почему наш друг мистер Торлин мог именовать столь внушительный замок всего лишь домом…
— Бедняга чудовищно близорук, Ватсон, и просто не видит, где живет, да и вряд ли он хоть раз смотрел на замок с того места, с которого вчера смотрели мы с вами. Он ведь везде ходит с мальчишкой и в своих путешествиях по окрестностям выбирает конечно же самые безопасные маршруты.
— Да, Холмс, но есть и другая причина. Замок может быть величественным, грозным, романтичным, а уютным может быть только дом. И если первое необходимо видеть, то второе достаточно чувствовать.
— Весьма тонкое наблюдение, Ватсон.
Мы приостановились покурить, и по напряженному взгляду моего друга мне стало понятно, что он готовится к предстоящему сражению, и тревожить его разговорами теперь не следует. Для меня же это был момент, который я стараюсь не упустить и который не устаю описывать в своих записках, так как во всяком деле он свой и совершенно особенный. Начало боевых действий! Цепь точнейших расчетов и самых непредвиденных случайностей, что делает каждое расследование таким неповторимым приключением.
Холмс расхаживал по парку, похоже, ничего вокруг не замечая. В эти моменты за ним интересно наблюдать. Его кипучая энергия, скрытая под маской нарочитого хладнокровия, выразительность его мимики, резкость движений и непредсказуемость поведения могли бы быть карикатурны, если бы не его грация, грация породистого скакуна, который всегда и во всем безупречен и даже спотыкается красиво… Спотыкается… Ох, так и есть!
— Ватсон, помогите!