Я же, слоняясь по нашей гостиной, размышлял о визите учителя, пытаясь рассмотреть его не с медицинской только, а с более широкой точки зрения. И, кажется, напрасно старался. Наконец плюхнувшись в любимое кресло Холмса, смежив веки и сложив пальцы шалашиком, попытался представить себя на месте моего друга. Сидел я довольно долго, но из этого ничего не вышло. Самого Холмса я мог представить на любом месте и в любой самой неожиданной роли, но в его роли, как ни пытался, представить не мог никого, а себя и подавно.
Но если бы я только знал, как скоро необходимость вынудит меня заступить место Холмса и не в каком-то там фигуральном смысле, а в смысле самом прямом.
А вот и он.
— Напрасный труд, — проговорил Холмс, стаскивая с себя плащ и заметно хмурясь.
— Боюсь, Холмс, что это банальнейший случай мании преследования на фоне нервного истощения и той ответственности, которая лежит на плечах молодого человека. Все симптомы налицо!
— Может быть. Но ни это сейчас главное.
— Вы обнаружили слежку?
— Слежки-то как раз не было. Это меня и пугает, Ватсон.
— Пугает… Но почему?
— Потому что противоречит логике и ставит все с ног на голову! Учитель, по его словам, последние дни повсюду чувствовал слежку, а уж если за ним следили в замке, где каждый чужой человек на виду, значит, в городе следили бы и подавно. И это странное падение под экипаж случайностью конечно же не было. Его намеренно толкнули. И… после этого слежку прекратили. Нелогично.
— Так чего ж и следить, если его считали покойником.
— Но ведь он не погиб, значит, тот, кто его толкнул, в этом не удостоверился, хотя в этом наверняка удостоверились все зеваки, которых на Девоншир-стрит в это время предостаточно. А этот вдруг ушел раньше времени? Почему?
— Спешил.
— Спешил? Выслеживать несколько дней кряду не спешил, а тут в самый важный момент заспешил? Нет, причина в другом.
— В чем же?
— Он чего-то боялся.
— Ну, Холмс, это уже домыслы. Хотя… если кто-то видел, как он толкнул учителя и его преследовал полисмен со свистком, тогда, конечно, он не стал бы подкручивать усы.
— Нет, Ватсон, никто его со свистком не преследовал, если даже сам учитель считал, что толкнули его совершенно случайно.
— Чего же тогда боялся этот злодей?
— А вы подумайте, Ватсон, чего может бояться человек в уличной толпе.
— Карманников!
— Кроме карманников, Ватсон?
— Ну… может, он вообще не боялся никого конкретно, а просто осторожничал.
— Но осторожничать в толпе гораздо легче, чем на пустой улице. Да и чем рискует человек, наблюдая за происшествием? Ровно ничем, если только он не боится, что в толпе, где много народу, его узнают!
— Ну да. Узнают знакомые!
— Скорее, незнакомые.
— Как это, Холмс?
— Очень просто, Ватсон.
— Ну, если он знаменитый канатоходец, или видный член парламента, или вождь племени Куки-Буки в боевой раскраске, или другой какой Квазимодо особенный, тогда пожалуй…
— Нет, Ватсон, чего бояться члену парламента, или циркачу, или какой бы то ни было другой знаменитой личности, он же ничего плохого не делает, стоит себе и глазеет. Обычное дело. Что же касается вождей племени, то их теперь дипломаты без смокинга и котелка на люди не пускают, а боевую раскраску смывают с них душистым мылом на их родном острове или континенте.
— Тогда кто же сей загадочный джентльмен? Кажется, кроме голого сумасшедшего, сиамских близнецов и бородатой женщины мы перебрали все возможности.
— А что если это преступник и приметы его известны из газет?!
— Ну конечно же, Холмс, как я сам не догадался!
— И это какие-то особенные приметы, не синяк под глазом. А наш мистер «Икс» мало того, что необычен, он свою необычность ничем не маскировал, иначе не боялся бы, что его узнают, и не спешил бы уйти. Так что же это за приметы? Увечье руки или ноги в толпе не видно. Увечье на лице? Но у мужчины любые приметы маскируются бородой, усами, париком, шарфом, полями шляпы и темными очками, а любой шрам, даже на кончике носа, пластырем и гримом. С женщинами и того проще — вуалетка у них закрывает все. Я теряюсь, Ватсон, теряюсь! Моя любимая логика все просчитала, но не дала результата! Но если логика бессильна, значит, дело это абсурдное, фантастическое? Какое еще, Ватсон?
Я пожал плечами. Но Холмс все не мог успокоиться…
— Может, он циклоп с одним глазом посреди лба, тогда, конечно, темные очки бессильны! Или у него две головы? Тогда бессильны шляпа и борода.
Я покатился со смеху.
— Вы смешливы, Ватсон, как школьник, а мне, представьте, не до смеха. Подозреваю, что это одно из самых трудных дел в моей практике, если уже в самом начале я сталкиваюсь со столь многими парадоксами.
Я с сомнением посмотрел на моего друга. Мне не хотелось на такой унылой ноте заканчивать разговор, к тому же меня мучили вопросы, потому я спросил:
— Скажите, Холмс, почему вы решили, что учителя постигла катастрофа, и каким чудом узнали о его передвижениях, не покидая пределов нашей гостиной?