Шерлок Холмс: повести, рассказы

На третий день после получения письма мой отец отправился навестить старого друга, майора Фрибоди, коменданта одного из фортов на Портсдаунском холме. Я обрадовался, так как мне казалось, что вне дома он находится в большей безопасности. Однако я ошибался. На второй день его отсутствия я получил телеграмму от майора с просьбой немедленно приехать. Мой отец упал в глубокую меловую яму – местность там ими изобилует – и лежит без чувств с проломленным черепом. Я поспешил к нему, но он скончался, так и не придя в сознание. Видимо, он возвращался из Фейрхема в сумерках, и поскольку окрестности были ему незнакомы, а яма не огорожена, присяжные без колебания вынесли вердикт «смерть в результате несчастного случая». Как ни тщательно исследовал я каждый факт, связанный с его смертью, я не сумел обнаружить ничего, что могло бы указать на убийство. Ни признаков насилия, ни следов подошв, ни ограбления, ни упоминаний о неизвестных людях, которых видели бы на дороге. И все же мне незачем говорить вам, как твердо я был уверен, что он стал жертвой чьих-то гнусных замыслов.

Вот при таких зловещих обстоятельствах я вступил во владение своим наследством. Вы спросите, почему я не продал поместья? Отвечу: поскольку я не сомневался, что наши беды были связаны с чем-то в жизни моего дяди и что опасность будет равно угрожать мне, в каком бы доме я ни поселился.

Мой бедный отец встретил свою кончину в январе восемьдесят пятого года. И с той поры миновало два года и девять месяцев. Все это время я благополучно жил в Хоршеме и начинал надеяться, что проклятие, тяготевшее над нашим родом, не коснулось его последнего поколения. Однако я утешал себя слишком рано, и вчера утром удар был нанесен в той же самой форме, в какой он сразил моего отца.

Молодой человек вынул из кармана жилета смятый конверт и, повернувшись к столику, вытряс на него пять сухих апельсиновых зернышек.

– Они были в конверте, – продолжал он. – Лондонский штемпель восточного района. Внутри те же самые слова, из каких состояло последнее требование, присланное моему отцу: «К.К.К.», а затем «положи бумаги на солнечные часы».

– И что вы сделали? – спросил Холмс.

– Ничего.

– Ничего?

– Правду сказать, – он уткнул лицо в ладони худых бледных рук, – меня охватило чувство беспомощности. Будто бедного кролика, когда к нему подползает змея. Будто я оказался в ловушке непреодолимого, неумолимого зла, от которого не спасут ни предусмотрительность, ни любые предосторожности.

– Ну-ну! – воскликнул Шерлок Холмс. – Вы должны действовать, мой милый, или вы погибнете. Спасти вас могут только энергичные действия. Сейчас не время поддаваться отчаянию.

– Я обратился в полицию.

– А!

– Но мою историю там выслушали с улыбкой. Полагаю, инспектор не усомнился, что все письма были шутками, а мои дядя и отец, как постановили присяжные, стали жертвами несчастных случаев, не имевших никакой связи с угрозами.

Холмс потряс в воздухе сжатыми кулаками.

– Немыслимый идиотизм! – вскричал он.

– Однако они отрядили полицейского охранять меня в доме.

– И он сопровождал вас сюда?

– Нет. Его инструкции были оставаться в доме.

Вновь Холмс испустил громкое проклятие.

– Почему же вы пришли ко мне? – спросил он затем. – И главное: почему вы не пришли сразу?

– Я не знал о вас. О моей беде я поговорил с майором Прендергастом только сегодня, и он посоветовал обратиться к вам.

– Собственно, прошло уже двое суток, как вы получили письмо. Нам следовало бы уже действовать. Полагаю, у вас нет никаких улик, кроме тех, которые вы нам показали, и никакой пропущенной подробности, которая могла бы нам помочь?

– Есть одно, – сказал Джон Оупеншо. Он порылся в кармане пиджака и извлек грязный листок голубоватой бумаги, который положил на столик. – Я припомнил, – продолжал он, – что в день, когда дядя сжег бумаги, я заметил, что небольшие уцелевшие краешки, лежавшие в пепле, были такого вот цвета. А листок этот я нашел на полу его комнаты и склонен думать, что, возможно, он выпал из пачки бумаг и в результате избежал сожжения. Если не считать упоминания о зернышках, не представляю, что он может как-то нам помочь. Думается, это страничка из дневника. Почерк, вне всяких сомнений, моего дяди.

Холмс подвинул лампу, и мы оба наклонились над листком, зазубренный край которого свидетельствовал, что он был вырван из тетради. Вверху значилось: «Март, 1860», а ниже следовали заметки:

4-е: Явился Хадсон. Твердит все то же.

7-е: Зернышки Макколи, Парамору и Джону Свейну в Сент-Огастен.

9-е: Макколи убыл.

10-е: Джон Свейн убыл.

12-е: Парамор навещен. Все в порядке.

– Благодарю вас! – сказал Холмс, складывая листок и протягивая его нашему посетителю. – А теперь вы ни в коем случае не должны терять и секунды. У нас даже нет времени обсудить то, что вы мне рассказали. Вы должны сейчас же вернуться домой и действовать.

– Что я должен делать?